. Иди, сука.
Но нет. Его недовольство вызвали тряпки. Он сорвал их, сначала с рук Джун, потом с ног, и бросил Марине, которая неловко поймала обмотки. Потом огляделась, чтобы проверить, не смотрят ли на них.
Вейда подошла и коснулась руки Ли. Он не обратил на нее ни малейшего внимания, разматывая тряпку-шарф на шее Джун. Швырнул тряпку Марине. На этот раз она упала на пол. Марина наклонилась и молча подняла ее.
Роберт присоединился к ним и по-дружески двинул брата кулаком в плечо. Зал практически опустел — последние из прибывших пассажиров миновали Освальдов, и я четко услышал его слова:
— Ты с ней полегче, она же только что приехала. И не понимает, где находится.
— Посмотри на ребенка. — Ли поднял Джун. Тут она наконец-то расплакалась. — Ее завернули, как чертову египетскую мумию. Потому что у них так принято. Я не знаю, смеяться или плакать. Staryj baba! Старуха. — Он повернулся к Марине с орущим младенцем на руках. Она опасливо смотрела на него. — Staryj baba!
Марина попыталась улыбнуться, как делают люди, когда знают, что над ними смеются, но не понимают почему. У меня в голове мелькнула мысль о Ленни из повести «О мышах и людях». И тут же улыбка, самодовольная и чуть перекошенная, осветила лицо Ли. Сделала его почти красивым. Он нежно поцеловал жену, в одну щеку, потом в другую.
— США! — воскликнул он и поцеловал ее снова. — США, Рина! Земля свободы и обиталище говнюков.
Она ослепительно улыбнулась в ответ. Он начал говорить с ней на русском, протягивая ей малышку. Обнял жену за талию, пока та успокаивала Джун. Когда они уходили, Марина улыбалась и посадила малышку на одну руку, чтобы другой взять за руку мужа.
Я поехал домой — хотя едва ли мог назвать Мерседес-стрит домом — и попытался поспать. Ничего не вышло, и я лежал, закинув руки за голову, прислушиваясь к будоражащему шуму улицы и беседуя с Элом Темплтоном. Этим я теперь занимался частенько, живя в полном одиночестве. Для мертвеца он оказался очень разговорчивым.
«Я поступил глупо, переехав в Форт-Уорт, — поделился я с ним. — Если я попытаюсь подсоединить этого „жучка“ к магнитофону, кто-то может увидеть меня. Освальд может увидеть меня, и тогда все изменится. Он уже параноик, ты написал об этом в своей тетрадке. Он знал, что КГБ и МВД следили за ним в Минске, и уже боится, что ФБР и ЦРУ установят за ним слежку здесь. И ФБР установит, на какое-то время».
«Да, тебе надо соблюдать осторожность, — согласился Эл. — Это непросто, но я верю в тебя, дружище. Потому я и обратился к тебе».
«Я не хочу приближаться к нему. Только от одного его вида меня начало трясти».
«Знаю, что не хочешь, но придется. Как человек, который чуть ли не всю жизнь провел у плиты, могу тебе сказать, что невозможно приготовить омлет, не разбив яйца. Переоценивать этого парня — ошибка. Он не суперпреступник. Опять же, его будут отвлекать, прежде всего жуткая мамаша. Что он может, кроме как кричать на свою жену да поколачивать ее?»
«Я думаю, он любит ее, Эл. Хотя бы чуть-чуть, а может, и сильно».
«Да, но именно такие парни обычно и пускают в ход кулаки. Вспомни Фрэнка Даннинга. Просто занимайся своим делом, дружище».
«И что я получу, если мне удастся подсоединить „жучка“? Записи ссор? Ссор на русском? Конечно, мне это поможет».
«Подробности семейной жизни этого человека тебе совершенно не важны. Ты должен побольше выяснить о Джордже де Мореншильдте. Должен убедиться, что де Мореншильдт не имеет никакого отношения к покушению на генерала Уокера. Как только ты это выяснишь, окно неопределенности закроется. И обрати внимание на светлую сторону. Если Освальд обнаружит, что ты шпионишь за ним, его последующие действия могут измениться к лучшему. Возможно, он и не будет пытаться убить Кеннеди».
«Ты действительно в это веришь?»
«Нет. Честно говоря, нет».
«Я тоже. Прошлое упрямо. Оно не хочет меняться».
«Дружище, теперь ты готовишь…»
— На газу, — услышал я собственное бормотание. — Теперь я готовлю на газу.
Я открыл глаза. Все-таки заснул. За зашторенными окнами догорал дневной свет. Где-то неподалеку, на Дэвенпорт-стрит в Форт-Уорте, братья Освальды и их жены садились обедать: Ли ждала первая после долгого перерыва трапеза на родной земле.
