Вытеснение удерживает на расстоянии от сознания недозволенное желание, недопустимое представление. Работа вытеснения бесконечна, она никогда не заканчивается. Вытесненное не перестает вновь возвращаться: если помехи не дают ему войти через дверь, оно проникает через окно в виде симптома>*, ошибочного действия>*, сновидения>*… Одной из любимых масок вытеснения является превращение в свою противоположность, так, ненависть>* превращается в чрезмерную нежность, садизм трансформируется в сочувствие… За тем, кто защищает животных, прячется индивид, который в своем детстве обрывал крылья мотылькам.
А к какому цинизму может прибегнуть вытесненное, чтобы вернуться!
Вытесненное может заимствовать способ, предназначенный для собственного отвержения, как в примере аскета, который для того, чтобы устоять перед искушением, когда вместо распятия ему внезапно померещилась обнаженная женщина, он отмахивается от видения крестом (Фрейд).
Парадокс вытеснения состоит в том, что подавленное и спрятанное вытеснением становится в большей степени существующим, в некотором роде даже вечным и абсолютно злободневным; вспыхивая спустя несколько десятков лет, вытесненное производит такой же сильный эффект, как и в самом начале, до вытеснения. То, что вытеснено, составляет самую живую часть нашей памяти, самую нерушимую.
Вытеснение не является простым отвержением (Фрейд), оно трансформирует всё, к чему прикасается. И все время в направлении чрезмерности: самая любящая из матерей превращается в колдунью; самый задушевный отец становится восточным тираном. Это уже символизированный материал, претерпевший метаморфозы, которые работа психоанализа старается выявить, освободить от всего, что держит его в оковах.
Гомосексуальность… это слово впервые появляется в Англии во время викторианской эпохи, эпохи Оскара Уайльда. Психоанализ занялся этим самостоятельно, когда термин «гетеросексуальность» оказался психоаналитически бесполезным, и не только потому, что это слово объединяет то, чего почти уже нет, а мужской и женский гомосексуализм – это не просто параллели, но и потому, что внутри каждого из них разнообразие важнее однородности. Это единство, даже «сообщество», более социальное, чем психическое.
Независимо от принадлежности сексуального объекта к одинаковому или противоположному полу, его выбор связан с психогенезом, главным образом бессознательным, с историей каждого человека. Слово Homos делает упор на «одинаковый», что иногда оправданно, особенно когда объект является скорее двойником, чем «другим». Особенно двойником ребенка, в прошлом мальчика, которого мать так сильно любила и которого мы любим сейчас в образе эфеба, напоминающего юного лютниста на картине Караваджо. Но это всего лишь один психический путь из множества других возможных. Первая сексуальная идентификация соответствует полу, она возможна, если только родитель не будет упорствовать в своем желании, несмотря на то, что анатомия новорожденного ребенка не соответствует родительскому фантазму; психический пол ребенка, обрисованный в бессознательном взрослого, обязательно наложит свой отпечаток на реальный пол ребенка. Девушка с мальчишескими замашками будет любить девушек, женоподобный мальчик будет любить мужчин. Однако и выбор партнера противоположного пола не освобождает от гомосексуальности. Иногда она присутствует в негативе, когда страх и ужас перед противоположным полом играет решающую роль в выборе сексуального партнера. «Вагина? – спрашивает такой мужчина, – это бездонный колодец, красный, липкий, это зияющая дыра, которую пенис никогда не сможет заполнить». Ненависть к другому полу присутствует и в определенной женской гомосексуальности, при которой фаллос идентифицируется с садистическим инструментом, которая запрещает любую практику пенетрации, обрекая при этом эротизм лишь скользить по поверхности кожи. Ничего уже не ценится: искусственный пенис является неотъемлемым инструментом женщины, убежденной в примате фаллоса и в своем воображаемом обладании им.
В «гомосексуальном» выборе присутствует одна константа: выбор никогда не совершается по простой прямой линии, он никогда не идет напрямую от любви ребенка, направленной на однополого родителя, к объекту, выбранному позже. Идентификации