Александр Твардовский говорил, что его стихи — прежде чем они сложились в стихотворения — это «строки, жившие вразброс». Сложенные вместе, расставленные по местам, поэтические строки дают неизмеримо больше, чем могла бы дать простая арифметическая сумма их смысла, потому что из связей между ними возникают мощные силовые поля ощущений, которые дополняют собою то, что вместилось в слово.
«Строки, жившие вразброс» — как рассказы, вошедшие в этот сборник. Писались они разными людьми — заметно отличными один от другого, были вызваны к жизни разными обстоятельствами и в разные времена; эти рассказы написаны на разных языках: одни на английском, другие на тагальском... Но очутившись под общей для них всех обложкой, объединенные принадлежностью к Филиппинам, они сразу образовали сложные связи между собой и создали нечто наподобие поэтического силового поля.
Наверное, сравнение с поэзией приходит на ум еще и от высокой и чистой лиричности, свойственной филиппинской прозе вообще...
Произведения, собранные под одну обложку, всегда взаимодействуют — как предметы, расположенные в пространстве художником, когда он «ставит» натюрморт, и в этом взаимодействии обязательно участвуют фон и перспектива.
Фон сборника и его перспектива — это Филиппины и филиппинская история; общее, что присуще развитию всякой культуры, и особенное, что выделяет культуру всякого народа.
Чем дальше мы идем по пути культурного сближения народов, которые только в сумме составляют человечество, тем больше мы научаемся ценить национальное своеобразие культур. Но и тем яснее делается истина, простая лишь на первый взгляд: переводя художественную литературу, мы занимаемся транскультурным переводом; переводим, переносим, передвигаем огромные культурные напластования, стараемся пересадить на новую почву вековые деревья, захватив как можно больше корней. Самый факт принадлежности к единому роду человеческому есть залог нашей способности понять и почувствовать искусство любого народа, как бы непривычны ни были формы искусства. Но вот степень проникновения в удаленную от нас реальность, которая и отражена в искусстве, зависит от того, насколько воспринят нами общий культурный фон.
Хотя и ненамного, но все-таки дело обстоит проще, когда речь идет о культурах народов, с которыми мы давно связаны, или о тех, с кем мы соединены общими культурными корнями. Но когда вопрос касается почти двух третей человечества, ставших вначале объектом колониальных захватов, а потом — на века — колониальной изоляции, в результате чего наше знакомство с их культурами так сильно запоздало, тут проблема куда глубже.
Филиппины относятся к числу именно таких стран — и это явствует уже из того, что архипелаг, расположенный у восточной оконечности Азии, носит имя испанского короля Филиппа.
Филиппинцы рассказывают, что давным-давно, на заре времен, между небом и морем летала огромная Птица. Ее крылья устали, но Птице негде было отдохнуть — вокруг только небо и море, море и небо без края. Тогда Птица поссорила Море с Небом: Море плеснуло в Небо огромной волной, а Небо швырнуло в Море песком и галькой. Так и появился архипелаг. Он был вначале безлюден, но в одно прекрасное утро Птица расщепила клювом ствол бамбука и вышли из него первый мужчина и первая женщина.
С них и началось заселение семи тысяч островов смуглыми людьми малайской крови, охотниками, пахарями, мореходами.
Островные племена поддерживали морскую торговлю со своими соседями, а через соседей — и с более отдаленными странами, корабли которых все чаще причаливали к островам.