Убийцы

- Значит, так. По основным линиям никаких разногласий. Принцип единогласия, как в Совете Безопасности!

Хозяин кабинета пристукнул левой большой ладонью с разд­винутыми пальцами пухлую пачку бумаг и, осанистый, почти  дородный, удовлетворенно откинулся в кресле - оно крякнуло и немного отъехало от стола. Гость вынул сигареты, хозяин тоже; до того не курили.

 - Предпочтите мои. Английские. Легкий табак.

 - Попробую, - согласился гость.

Хозяин чиркнул спичкой.

 - Словом, Сергей Иваныч (он произнес по-южному: Иваничь), ваше мнение твердо: мы можем взять еще 85 000 кубометров?

-  Абсолютно. Как минимум. И еще остается резервный сброс.

 - Отсюда исходим. Подытожили эту позицию. В первую голову. А в другую голову...- Он еле заметно усмехнулся. - Опасения высказывались. И не скрою - серьезные, прежде всего - смет­ные. Отпадают: встретим во всеоружии, экономия против прики­док бесспорна. То, что мы подсчитали... признаюсь - даже не ждал. Ну, как табачок?

 - Неплох. В самом деле.

 - У нас английских полно тут.

 - Я читал где-то, Василий Матвеевич, в фантастическом романе, не запоминаю авторов, что люди будущего скинут изли­шек воды в пространство, в космос: я надеюсь, что прежде они точно взвесят нужду земли. Всю жажду ее. Я ведь сам,- улыбнулся и гость, будто посмеиваясь над собой, - вырос в местности, где каждая капля на счету. Как благословенье. Иначе, может, и не пошел бы в гидрологи.

- Суть в том, - сказал Василий Матвеевич,- что вода будет. Воды хватит. Asses d'eau.

 - Это кто сказал? Потемкин?

 - Адмирал Дерибас, неаполитанец. Или этот, дюк. Де Ри­шелье. Светлейший. Таврический - тот бы попросту, по-русски.

 - Думаю, никто не сказал. Острослов перевернул слово Одесса. И вышла легенда об основании города: стройте, воды достаточно. Пахнет же Одесса, если поверить историкам, куда легендарнее: Одиссеем.

 - У нас легенда,- Василий Матвеевич смял в пепельнице сигарету,- всем легендам легенда! Такое сейчас развернем! Города-спутники в пятнадцати-двадцати километрах. Говорят - кое-что построили, и сам порой сознаешь - город из праха. Я ведь перед демобилизацией ("брюха тогда не таскал",- опять усмехнулся он) тут и заканчивал службу. Так что всё на моих глазах... А вижу: настала пора строить так, как не строили мы раньше,- чтобы завтрашний человек сказал: хорошо! Подумать: для кого строим? Завтрашний человек! Человек коммунизма! Эх, Сергей Иваныч, вот когда приезжай опять!..

 - Позовете?

 - Обязательно! Теперь и сам в долю к нам вошел. Так что хочешь - не хочешь...

Он, скрипнув креслом, встал, шагнул к окну.

- Архитектурные комплексы, вписанные в дуги бухт. В весь рельеф - он зазеленеет, желтизну эту мертвую - к чертовой бабушке раз и навсегда. Вот она - вода! Asses d'eau.

 - Что такое видно там?- спросил Сергей Иванович.

 - Где?

 - Серая пирамидка. Вдали, на самом краю.

 - На той вон гряде? Часовня.

 - Непохоже.

 - Часовня старого братского кладбища. Не был? Стоит осмотреть. Хоть завтра и съездим.

И, прощаясь, напомнил:

 - Так в три. В конференц-зале. Все отцы города. С пред­ставителями командования. Вопрос считаю ясным, диспозиция, как в баталии Суворова, Александра Васильевича! А вечером...

 - Вечером, я полагал...

 - Нет, прошу, вечером - ко мне. Жена зовет, потребовала - приведи, познакомь. Безо всяких!.. А там, завтра, и восвояси, как угодно - хоть поездом, хоть самолетом. Еще и съездим... Ну, спасибо. До трех!

На бульваре Сергей Иванович с наслаждением пошел к морю Оно плескалось мелкими частыми, травяно-зелеными, в иголках искорок язычками, вблизи возникало бормотанье, всхлипыванье, вода вспухала и опадала с сосущим звуком среди груд камней в скользкой бахроме. Остро и гнило пахло водорослями. Сергей Иванович остановился без дум, без мыслей; какое-то особенное счастливое спокойствие наполняло его. Теперь, когда они отош­ли,- завершено, достигнуто то, ради чего он здесь,- стало яс­но, чем были эти недели, страдные дни от зари до зари и ночи за расчетами. Но не было свинцовой усталости. Была легкость. Ветер подсвистывал у бурых опорных стен возле набережной, подхватывал охапки листьев и, поиграв ими, швырял на пустын­ную брусчатку и на асфальт, к троллейбусным остановкам, точно один он и существовал тут. Город обезлюдел - продут, проветрен, отчищен, выметен разгулом осени. Светило ярчайшее солнце.