Я слышу рог. Его трубный голос, исполненный ликующего предвкушения битвы и дерзкого вызова, столь силен, что для него не помеха ни лиги лесов и холмов, ни завывание северного ветра с моря, ни гранитные стены моей крепости. Рог трубит, трубит не переставая, и с каждым мгновением звук все отчетливее, все громче. Все неотвратимее. И хотя перед моим взором лишь неровная стена сокровищницы, по которой мечется свет чадящих факелов, я отчетливо вижу и этот рог – тяжелый, витой рог дикого тура, оправленный в черненое серебро, передаваемый от отца сыну, от отца сыну и так – от начала времен, – и руку того, кто его сжимает. Да и самого его вижу я, хотя нестерпимый, сводящий с ума блеск сокровищ ослепляет даже мои никогда не мигающие глаза с узкими вертикальными зрачками, похожими на ножевой разрез, заполненный черной, запекшейся кровью. Да, я вижу тебя, мой скорый враг, хотя и не знаю, какого цвета твои волосы и глаза, какого ты роста и сколько зим ты встретил на своем веку. Какое мне дело до того, что за оружие ты сжимаешь в руке, ткань или сталь покрывает твое тело? Даже имя твое – лишь несколько звуков, что скоро сотрутся из людской памяти, а в лучшем случае его переврут сказители и певцы, развлекающие гостей холодной зимней ночью. Я вижу главное – древний рог и ярко-алый язычок пламени, в котором без следа сгорает любая скверна. Который не загасить водой всего мира. Который может потягаться даже с блеском бесценных самоцветов, что раскатываются под моими ногами как перезревшие орехи, – бессмертную, мятежную душу героя. Немногие, очень немногие могут увидеть ее такой. Я – могу. Потому что когда-то – часы или столетия назад – я был таким же…
* * *
Я слышу рог. Его голос, что сейчас накатывает на меня со всех сторон, точно морские волны на скалистый берег, чуткими пальцами прикасается к чему-то в моей душе, чему нет названия. И прикосновения эти вызывают к жизни странные, причудливые, нереальные видения, сопровождаемые прекрасной, чистой музыкой. Я прикрываю глаза и слушаю ее, слушаю, упиваясь каждой нотой, точно драгоценным старым вином. И – смотрю.
Первый луч солнца – добрый, дружеский поцелуй, едва задевший щеку лежащего в колыбели…
Первые слова – «мама»: любовь, ласка, тепло, «папа»: сила, восхищение, защита…
Первый снег – белоснежное покрывало, укрывшее все вокруг, искрящееся на лапах елей и хрустящее под ногами…
Первая история – чарующая, заставляющая замирать дыхание и сладко сжимающая сердце, делающая такой короткой самую долгую ночь…
Первый нож – самый красивый, самый острый, самый блестящий – самый драгоценный в мире подарок…
Первый взгляд, брошенный из-под пушистых ресниц, – быстрый, еле уловимый, обжигающий огнем, предназначенный лишь для одного…
Первая схватка – бесконечное мгновенье, разрывающее горло криком, в котором мечется ярость, восторг, страх…
Первая чаша во славу героя – хмельная, сладкая, тягучая волна, кружащая голову и заставляющая кипеть кровь в жилах…
Первый крик ребенка – самый громкий, самый желанный в мире звук, возвещающий: жизнь продолжается, и нет ей конца…
Крохотный, трепетный язычок ярко-алого пламени, в котором навсегда сплавлены в одно все эти мгновения…
* * *
Я слышу рог. От его голоса не спрятаться никуда, он настигнет меня всюду – на дне моря и в бездонной пропасти, в неприступной, холодной крепости и обледеневшем, продуваемом всеми ветрами поле. Если бы я хотел спрятаться. Но нет, я жду встречи с тобой, мой неизвестный враг, я ждал ее с того самого мгновения, когда рухнул бездыханным мой прежний противник, когда свет дневной впервые померк в моих глазах, вспыхнул в них сотнями искрящихся разноцветных радуг, заставил зажмуриться. Если бы ты мог посмотреть в них тогда, о враг мой, ты бы увидел – вновь раскрывшись, они навсегда изменились. Как и я. А если бы ты перенесся еще на несколько часов – или мгновений – или лет – назад, ты, вновь и вновь подносящий сейчас к губам серебряный мундштук древнего рога, ты увидел бы одинокого воина, бесстрашно идущего навстречу своей судьбе, – смерти и бессмертию. Ты увидел бы, как склонялись перед ним в поклоне ветви могучих деревьев, как ветер расчесывал перед боем его волосы и бороду, как узкая тропа вела его все выше и выше, к взморью, туда, где высятся неприступные черные скалы. Ты увидел бы, как воин этот трубил в тяжелый, витой рог дикого тура, оправленный в черненое серебро, передаваемый от отца сыну, от отца сыну и так – от начала времен, трубил не переставая: возвещая о себе, бросая вызов, воспевая и оплакивая себя. Ты увидел бы, как из темной, зловонной пещеры навстречу воину выползло мерзкое чудовище, опаляя все вокруг смертоносным пламенем, как воин, протрубив в последний раз, отбросил рог прочь и обнажил меч. Ты увидел бы яростную схватку, и кровь, запятнавшую камни, и морских птиц, с криками круживших в вышине, и слезы закаленных бойцов, пришедших, чтобы унести тело своего павшего вождя. Если бы ты мог увидеть…
