Их было трое, интеллектуал с щеточкой усов, второй – толстый и давно нетрезвый, пожалуй, несколько дней, третий – очкарик со страстным желанием спорить. Я их не выслеживал, знал, что рано или поздно они сами придут в эту забегаловку, прямо ко мне.
– Проблема же существует? – сказал очкастый веско.
– Глупо, – вздохнул интеллектуал, – раз мы трое фантастов… Нас нужно долбить – что есть будущее?
– Хочу выяснить, – настаивал очкарик. – Вот будущее, плещется у самых губ, как воздух, а больше, чем нужно, не вдохнешь… Как его почувствовать?
– Прямо сейчас? – толстенький отпил пива. – Раз, и все про него понятно, предположим, через некую показательную деталь?
– Можно через деталь, – согласился очкастый. – А то все эти холодные термояды, подводные города, протезы левого мозга… Надоело, да и нет тут будущего, есть лишь наш взгляд на него.
Я дотопал до их столика, на котором центральное место занимала переполненная пепельница, обрамленная полупустыми кружками. Они подняли ко мне головы.
– Могу показать вам будущее, – сказал я. – Вот персональное сигнальное устройство.
– Обычный сотовик, – сказал кто-то из троицы.
– Ваше недалекое будущее, нажимаешь кнопку, и все, что происходит вокруг, записывает полицейский сканер. Но модель устаревшая, сейчас мы вживляем такие устройства, и работают они по ментальному приказу.
– Понятно, – согласился толстенький. – Нападающий до него сразу не доберется.
– Вот сок из… помеси женшеня, серо-яблок и винограда, можете попробовать, обладает омолаживающим эффектом.
– А что такое серо-яблоки?
– Помесь яблок еще с чем-то, не знаю с чем именно.
Бутылочка была маленькой, я хотел с ее помощью вытрезветь, но теперь, кажется, не получится. Ребята отпробовали, интеллектуал признался:
– Синтетикой пахнет, и пока никакого омоложения.
– У нас вода не очень хорошая, поэтому на вас иначе действует.
Очкастый отставил пустую бутылочку и запил сок пивом.
– Вкус в самом деле – не ахти, так что малоубедительно, гость из будущего.
– А почему вы у нас воду не берете? – спросил умный с усами.
– Переброска не окупается, – проговорил я, и выложил что-то вроде полупрозрачного камешка, обточенного в октаэдр. – Последнее, что у меня есть, стимулятор дружественности. По сути эмоциональный протез.
– Включи-ка, – попросил интеллектуал.
Я нажал комбинацию граней, октаэдр стал нагреваться, он должен был действовать только на меня и этих троих.
– Ты не из удачного будущего, парень, – сказал толстенький.
– Это правда, – пришлось согласиться, удивляясь, почему они не чувствуют, как на них мой «эмоционал» гонит волну спокойствия и участия. Если бы они его толково воспринимали, таких вопросов бы не было.
– Ничего не чувствую, – признался толстенький.
– Мы обходимся вот этим, – и очкарик постучал пальцем по своей кружке.
– Тогда – все, у меня больше ничего нет, – признался я.
– Вопрос, – проговорил толстенький, – если время в вашей власти, вы в свое-то будущее ходите?
– Нет, – ответил я, – оно никого не интересует.
– Значит нашей профессии каюк, – уронил усатый.
– В этом парадокс нашего времени, – признался я. – Жизнь хороша, когда нет другого выбора, кроме как жить. А если знаешь будущее, теряешь слишком многое. Но главное, такие люди понижают количество счастья всем остальным, и это у нас – страшное преступление.
– А как вы с этим боретесь? – поинтересовался очкастый серьезно.
– Конечно, спасаем Александрийскую библиотеку от пожара… Но самый простой способ – коллекционируем впечатления. Здесь, у вас.
Я вздохнул, выключил «эмоционала», забрал бутылочку с «омолаживателем» и местный «вызыватель», похожий на сотовик.
– Похоже, будущее вас скрутило, – вздохнул умный. – На вашем месте я бы устранял причины, которые знание о будущем провоцируют.
– И нас заодно, – добавил толстенький.
– Мы так и поступали, – я поднялся. – Но это лишь отодвигает наше положение, не исправляя его, хотя мы уже сумели продвинуть «беспечаль времени» на пару тысяч лет.
– Древние пророки, которые вдруг все стали жутко секретными, – спросил очкастый, – и все такое?
Внезапно они поняли, посмотрели на меня – умный испытующе, очкастый с долей страха, а толстенький с пьяной решимостью драться, хотя шансов оказать мне отпор у него не было.
