Все произошло очень быстро. Прибыв в Стокгольм, Юлиус Клингер, даже не успев оглядеться, был встречен двумя неизвестными и мгновенно запихнут в большую черную машину, которая тут же тронулась. Немного повернув голову, Клингер искоса оглядел своих провожатых. Они оказались людьми мрачного вида с непроницаемыми и неприветливыми лицами. Подумав, Клингер напустил на себя такую же непроницаемость и спокойно стал ждать, чем все это кончится. Ничего плохого, он знал, с ним случиться не могло.
Юлиус Клингер, известный адвокат и солидная персона в околоправительственных кругах, был худощавый человек с уже начавшей седеть густой шевелюрой, впалыми щеками, крупным носом и роскошными усами, в которых тоже уже начала пробиваться седина. Внешность подходящая для того, кто имеет доступ за кулисы большой политической игры.
Вчера после полудня с Клингером связался Виллим Оксеншерна, человек, по своему влиянию занимающий второе место в Сенате после самого Прокурора. Разговор проходил в обстановке строгой конфиденциальности. Оксеншерна представился и, не называя причин, попросил Клингера завтра прибыть в Стокгольм, в поместье Ульфслассен, на каковом основании Клингер уверился в чрезвычайной сугубости предстоящего дела. Он сразу же согласился, ибо давно ожидал этого звонка, догадавшись о нем по ряду смутных и недостоверных слухов, ходивших среди юристов и адвокатов, его коллег.
За затемненными стеклами автомобиля мелькали живописные пригороды Стокгольма: толстые рыжие сосны, серые скалы, деревянные домики с высокими черепичными крышами. Очень быстро доехали до озера Меларен, и машина, свернув на захрустевшую гравием дорожку, въехала под своды величественного соснового бора. Здесь было светло и солнечно. Автомобиль остановился перед железными воротами, посигналил, и они раскрылись. Поехали по длинной аллее красноватых тисов, в конце которой виднелся большой двухэтажный дом с кирпичной трубой и овившей весь фронтон зеленой сетью плюща. За домом виднелось озеро Меларен, серо-голубое, с белыми пятнами парусных лодок. Это и был Ульфслассен, поместье Оксеншерна.
Сенатор встретил Клингера в кабинете и тут же представил ему маленького верткого человека с гладкими черными волосами и длинным горбатым носом с глубоко вырезанными ноздрями — тоже сенатора, Готье Бюффона. Сам Оксеншерна был велик и кряжист, с крупными и грубыми чертами лица, с белыми топорщащимися волосами. Ничего утонченного в облике графа Оксеншерна не было. При взгляде на него само читалось — власть, жестокость, что-то героическое: дым, выстрелы, окровавленные руки из воронок, курящихся серным дымом…
Оксеншерна повел рукой, и Клингер, следуя его жесту, сел в старинное, неудобное кресло. Мельком оглядел кабинет. Коричневые, с золотом стены, столик в углу перед Бюффоном, на нем какие-то бумаги, большой стол у окна, на нем — ничего, кроме бюстика Карла XII, над столом — старинный, в овальной золоченой раме портрет черноволосого человека с тонкими поджатыми губами и пронзительным взглядом, в простом черном камзоле и пышном жабо.
— Мы долго занимаемся политикой, — заметил Оксеншерна, следя за Клингером. — Это мой предок, граф Аксель Оксеншерна, канцлер при Густаве Адольфе. Говорят, я совсем не похож на него. Правда?
Клингер не любил пустых разговоров, но надо же было с чего-нибудь начинать беседу.
— Правда, — был вынужден сказать он. — С вас надо писать другой портрет — на фоне бушующего моря и черного утеса в свете молний.
Сенаторы оценили шутку, захохотали: Оксеншерна — громко, заразительно, Бюффон — мелко, дребезжаще. Сам Клингер своим словам не улыбнулся, потому что не считал их шуткой.
Окончив смеяться, сенатор Бюффон спросил:
— Вы хороший адвокат, господин Клингер? — И не дожидаясь ответа: — Понимаю, понимаю, вы не сможете ответить, но ваши дела сами за себя говорят, что позволяет мне утвердиться в моей догадке — вы хороший, хороший адвокат, господин Клингер, даже не отнекивайтесь, мы знаем, поэтому и послали за вами, дело, видите ли, щекотливое предстоит, каверзное, мягко сказать, дело.
