Вечером тринадцатого ноября в Стокгольме шел дождь. Мартин Бек сидел в квартире Кольберга недалеко от станции метро «Шермарбринк» и играл с хозяином в шахматы. Последние несколько дней ничего серьезного не происходило, поэтому они были относительно свободны.
Мартин Бек играл скверно, но ему все же каким-то образом удавалось оказывать сопротивление. У Кольберга была дочь, которой недавно исполнилось два месяца, и в тот вечер ему пришлось исполнять роль няньки, а Мартин Бек не испытывал особого желания возвращаться домой, всячески оттягивая тот момент, когда придется это сделать. Погода была отвратительная. По крышам и окнам барабанил проливной дождь, улицы почти опустели. Попадались лишь одинокие прохожие, у которых, очевидно, были серьезные причины, чтобы выйти в такую погоду из дома.
У посольства США на Страндвеген и на ведущих к площади соседних улицах четыреста двенадцать полицейских сражались с примерно вдвое большим числом демонстрантов. Полицейские были вооружены гранатами со слезоточивым газом, пистолетами, резиновыми дубинками, в их распоряжении были автомобили, мотоциклы, коротковолновые радиостанции, мегафоны. Одни шли с овчарками, другие были верхом на лошадях. Демонстранты были вооружены петицией и бумажными плакатами, расползающимися под проливным дождем. Вряд ли их можно было считать монолитной группой, поскольку тут были самые разные люди — от тринадцатилетних школьниц в джинсах и шерстяных полупальто с капюшонами и весьма серьезных деятелей студенчества до провокаторов, профессиональных хулиганов и даже восьмидесятипятилетней актрисы в берете и с голубым шелковым зонтом. Какой-то стимул давал им силы противостоять ливню и всему остальному, что бы ни произошло.
Полицейские, в свою очередь, тоже не представляли собой элиты. Их собрали сюда со всех полицейских участков города. Тем, у которых был знакомый врач или кто сумел каким-то иным способом выкрутиться, удалось избежать этого неприятного поручения. Остались лишь те, которые знали, на что шли, и одобряли это (таких на полицейском жаргоне называли «петухами»), и те, которые были слишком молоды и неопытны, чтобы решиться на отказ от участия в происходящем, и, помимо всего прочего, не имели ни малейшего понятия, в чем они, собственно, участвуют и уж тем более во имя чего. Лошади вставали на дыбы и грызли удила, полицейские нервно хватались за кобуры пистолетов и непрерывно махали дубинками. Молоденькая девушка несла плакат с надписью: ИСПОЛНИ СВОЙ ДОЛГ! СОБЕРИ БОЛЬШЕ ПОЛИЦЕЙСКИХ ВМЕСТЕ! Трое патрульных, каждый весом по восемьдесят пять килограммов, набросились на нее, разорвали плакат, потащили к полицейской машине, выкручивая руки и хватая за грудь. В этот день ей как раз исполнилось тринадцать лет, и груди у нее были еще не развиты.
Всего было задержано более пятидесяти человек. Многие были ранены, в крови. Некоторые оказались так называемыми важными персонами, и можно было ожидать, что они напишут об этом в газетах или станут болтать по радио и телевидению. Дежурные офицеры полицейского участка с трепетом смотрели на этих важных персон, заискивающе им улыбались и с извинительными поклонами провожали до дверей. Всем остальным предстоял не слишком приятный допрос. Дело в том, что одному из конных полицейских угодили по голове бутылкой. А ведь ее кто-то бросил…
Операцией руководил высокий полицейский чин с военным образованием. Его считали экспертом по поддержанию общественного порядка, и он с удовлетворением наблюдал за тем беспорядком, который ему удалось создать.
В квартире около станции метро «Шермарбринк» Кольберг сложил шахматные фигуры в коробку и закрыл крышку. Его жена как раз возвратилась со своих вечерних курсов и сразу же пошла спать.
— Ты никогда не научишься играть, — укоризненно сказал он.
— Похоже, это требует особых способностей, — угрюмо ответил Мартин Бек. — Наверное, тут нужна смекалка.
Кольберг сменил тему.
— Сегодня вечером на Страндвеген, наверное, черт знает что творится, — заметил он.
— Наверное. А чего они, собственно, хотят?
— Вручить послу письмо, — ответил Кольберг. — Всего-то. И почему бы им не послать его по почте?
