Светлые «Жигули» катили по извилистым улочкам южного приморского городка, тихо повизгивая на поворотах. В «Жигулях» сидели две темные личности: вор-редицивист Гога и его юный ученик Слава Мышкин, которого Гога ласково звал Мышонком. Наставник и его подопечный вели деловой разговор.
– Гог… А если мы ничего не найдем? Там же темно…
– Найдем, я еще днем координаты отметил. А копать и в темноте можно.
– В темноте страшно…
Гога презрительно ухмыльнулся:
– А еще «новое поколение»! Покойников испугался! Спят они, вечным сном спят!
Мышкин нахохлился и замолчал. Но ненадолго.
– А в той, ну, нашей могиле, никого нет? Или все-таки кто-то лежит?
– Вурдалак там лежит, тебя ждет! – и Гога заржал, довольный своей непритязательной шуткой. Затем добавил мягче: – Нету там никого, одни денежки покоятся. Братишка мне одному завещал, да я, так и быть, тебе маленько отсыплю.
Услышав последние Гогины слова, Мышкин улыбнулся счастливой улыбкой и замолк – стал смотреть в окошко.
Промчавшись еще с пол-квартала, автомобиль свернул за угол, проехал еще чуть-чуть и остановился.
– Приехали, – сказал Гога, выключая двигатель и фары, – вылезай. Кладбище за той стеной.
Улыбка сползла с лица Славы Мышкина. Дрожащей рукой он открыл дверцу и вывалился наружу. Вышел из машины и Гога. Откинув крышку багажника, он достал из него лопаты, веревки и два пустых рюкзака.
– Держи лопаты, – скомандовал он Мышкину. – Пошли!
И они двинулись в ту сторону, где светлела во мраке окрашенная белой краской ограда городского кладбища. В одном месте ограда была проломлена, в этот пролом и залезли наши герои. Оказавшись на территории кладбища, Гога достал из кармана фонарик и осветил перед собой ближайшие памятники.
– Ага, – сказал он, – понятно… От этого, – он ткнул лучом в один из крестов, – семьдесят шесть шагов прямо и потом двадцать три налево.
Гробокопатели двинулись вперед, и Мышкин принялся считать:
– Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь… Ой! – он споткнулся и упал, загремев лопатами.
– Молчи, дьявол, не сбивай! Я сам считаю! – прошипел Гога и стал вспоминать, на каком по счету шаге он сделал остановку. – Шесть… Нет, уже семь… Или восемь? А, дьявол! – и он зло махнул рукой на поднимающего с земли лопаты Славу Мышкина.
– Семь, Гог, честное слово, семь! Я помню! – пролепетал Мышкин и застыл, леденея от ужаса: где-то, совсем рядом с ними, внезапно раздался какой-то странный хруст и через секунду легкое сухое потрескивание.
– Замер и Гога. Прождав секунд пять или шесть, он произнес не очень уверенно:
– Нет здесь никого ни черта, одни мы с тобой!
– Не надо, Гог, черта поминать, ну его к черту! – снова пролепетал Мышкин и тут же закрыл себе рот свободной рукой: проклятое имя нечистого вырвалось и у него самого.
– Пошли, – шепнул Гога и двинулся с места, продолжая счет шагам:
– Семь, восемь, девять, десять, одиннадцать…
Когда они поравнялись с большим ветвистым деревом, счет уже перевалил на пятый десяток.
– Пятьдесят пять, пятьдесят шесть, пятьдесят семь…
Над головами Гоги и Мышкина вдруг что-то угрожающе заворчало, заскрипело, и какая-то черная махина внезапно рухнула прямо на них.
– Мамочки! – взвизгнул несчастный Мышонок. – Господи! Спаси меня грешного!
– Тихо ты, недоумок, – просипел Гога, выбираясь из-под густой обломившейся ветви дерева. – Сук обломился, не убил ведь…
Выбрался на волю и Мышкин.
– С нами крестная сила… А я-то подумал… Господи, так и спятить недолго…
Он вновь подобрал лопаты и двинулся за шефом-наставником.
– Пятьдесят пять, пятьдесят шесть, пятьдесят семь… – уверенно считал Гога, шагая среди крестов и обелисков.
– А пятьдесят семь уже было, – сказал Мышкин, догоняя его. – Как раз когда нам по башкам стукнуло.
– Тебе стукнуло, а у меня мимо прошло, – огрызнулся Гога. Однако остановился. – Вернуться, что ль, да по новой отсчитать? – спросил он не столько Мышонка, сколько самого себя. – Еще ошибемся вдруг…
– Давай от ветки начнем, вот она – рядышком! – попросил умоляюще подопечный своего наставника. – Что мы тут – ночевать, что ли, будем?
– Надо будет – заночуем, – ответил сурово строгий педагог.
