Однако просьбе внял и счет решил продолжить от рухнувшей ветви.
– От комелька начнем считать или от верхушки? – спросил он ученика, стоя уже над поверженным суком длиною в три-четыре метра.
– Лучше с середки, – подсказал Мышкин охотно. И пояснил: – Мы как раз там оказались, когда ты считать бросил.
– Молодец, хвалю! – и Гога начал отсчет с середины: – Пятьдесят семь, пятьдесят восемь, пятьдесят девять…
Когда Гога досчитал до заветного числа «76», он радостно обернулся к напарнику и сообщил:
– Ну вот! А теперь повернем налево и через двадцать три шага будем на месте!
Он весело, по-солдатски, сделал поворот налево и… уперся в широкую ограду с солидным мраморным памятником.
– Тут вроде бы дорожка была… Что за черт…
– Тихо, Гог!.. Услышит!.. – пролепетал Мышкин и, едва удерживая на плече лопаты, неумело перекрестился.
– Тут никто не услышит, – неудачно попробовал его успокоить наставник Гога. – Хоть чертом вой, никто не отзовется!
– Ррр… – раздалось вдруг из-за мраморного памятника. – Ррр…
– Гог!.. – простонал Мышкин. – Го-ог!..
– Собака рычит, спать ей помешали, – объяснил наставник и громко крикнул: – Кыш ты, проклятая! Убирайся к дьяволу!
Кто-то, ломая кусты, ринулся прочь.
– Вот дорожка, – заметил Гога, пройдя чуть-чуть вперед, – трех шагов не дошли мы до нее!
Кладоискатели свернули налево. Пройдя двадцать три шага, они уперлись в стандартный, каких тысячи, сварной обелиск с небольшой звездочкой, венчающей его.
– Вот он, родимый! Нашелся! – радостно сказал главный гробокопатель и бросил рюкзаки на землю. – Давай лопату, Мышонок! Орудуй другой!
Слава послушно вручил шефу лопату и задал резонный вопрос:
– А вдруг этот не тот?
– Тот! Я здесь еще днем побывал. Вот могилка с крестом направо, вот с обелиском… Вот ничейная… – Гога показал на холмик без ограды, креста и памятника. – У меня, видать, такая же будет… – взгрустнул он внезапно. – Ладно, Мышонок, копай…
Подельщики принялись за работу. Рьяно копая, они не видели того, что творилось у них за спиной. А творилось там странное. Холмик ничейной могилки вдруг зашевелился, земля стала осыпаться, и из-под нее вскоре показалось ужасное существо. Всем своим обличьем оно напоминало человека, но человека чудовищного: на белом с зеленовато-синим оттенком лице горели в глубоких впадинах глазниц рубиновые огоньки, из мерзкой пасти торчали два острых клыка, остатки волос на голове стояли почему-то дыбом…
Устав копать, Мышкин оперся руками и подбородком на черенок лопаты и спросил наставника:
– А баксы там есть? Мне бы зелененьких тысчонку-другую…
– А черта лысого тебе не надо? А ну, копай!
Мышкин испуганно дернулся, поплевал на ладони, ухватил поудобнее лопату и… обернулся.
Дикий поросячий визг нарушил покой безмолвного кладбища. Чудовище, стоявшее во весь рост у края могилы, однако, не шелохнулось, услышав этот визг. Оно скорее наслаждалось им, готовясь к решительному броску на незванных гостей.
Напуганный воплем напарника, обернулся лицом к чудовищу и Гога. И тут же волосы на его голове непроизвольно встали дыбом, а глаза расширились, грозя выкатиться из глазниц.
– Тикай… – прошептал Гога и сделал сам неуверенный шажок в сторону от вырытой ямы.
Чудовище тихо рыкнуло, огоньки в его глазных впадинах заалели еще ярче, и оно двинулось к пришельцам.
Словно пружиной подбросило Славу Мышкина, и он, смяв на ходу своего наставника, ринулся прочь из проклятого места.
А чудовище прыгнуло на поверженного Гогу и с довольным рыком вонзило клыки в его шею…
Мышкин мчался по кладбищу, сигая через кресты и обелиски, беря рекорд за рекордом, мчался до тех пор, пока не добежал до кладбищенской ограды и не вышиб в ней своим телом новую дыру. Пометавшись по пустырю, он чудом вспомнил, где стоит их машина, и ринулся к ней. С трудом завел, благо ключи Гога не вынул второпях, и с места рванул на большой скорости прочь отсюда.
Потрясенный увиденным, Мышкин вел машину по улицам кое-как и вскоре врезался в магазинную витрину. Мотор заглох, а сам Слава уронил голову на руль…
