В некотором царстве, в некотором государстве жил-был Попугай. Был Попугай уже не очень молод, но умен не по летам. С юности он отличался магнитофонной памятью, а такой талант не каждому дается. Все, что Попугай слышал хоть однажды, он мог повторить слово в слово, а слышать ему доводилось много всяких умных и разных слов. Попугай повторял эти слова при любом удобном случае, и при любом неудобном тоже, и вообще при любом, и скоро прослыл в определенных кругах очень образованным.
Однажды в эти определенные круги с лекцией обо всем приехал знаменитый академик, доктор каких-то очень сложных наук мистер Индюк, и весь определенный круг пошел слушать эту лекцию, потому что не каждый день приезжают такие знаменитые академики с такими всеобъемлющими лекциями. И Попугай тоже пошел, потому что любил слушать и запоминать новые ученые слова.
Мистер Индюк говорил четыре часа без перерыва. Если называть вещи своими именами, мистер Индюк четыре часа без перерыва бубнил что-то совершенно непонятное. Бубнил и бубнил, бубнил и бубнил, так что подавляющее большинство слушателей постепенно заснуло, а не подавляющее — впало в кому. И только Попугай не дремал, слушал — и запоминал, а некоторые особо интересные слова даже записывал. Когда мистер Индюк наконец устал бубнить, попил воды из графина и спросил: «У кого будут вопросы?» — Попугай тут же встал и сказал:
— Правильно ли я вас понял?..
А дальше он наизусть процитировал небольшой, минут на пятнадцать, кусок лекции мистера Индюка. Мистер Индюк с удовольствием выслушал Попугая, улыбнулся и ответил:
— Йес, коллега, ви поняли меня эбсолютли правильно. Вандэфул.
— И еще одно положение хотелось бы прояснить, — сказал Попугай, процитировал наизусть еще один кусок лекции мистера Индюка, и опять минут на пятнадцать, а потом зада вопрос: — Это так?
— Я, я! — сказал мистер Индюк. — натюрлихь, ессесно и канешна! Ви таки вельми умный молодой ученый!
С тех пор Попугая все стали звать ученым Попугаем. А он сам даже и считать стал себя таковым.
Долго ли, коротко, жил Попугай в полной уверенности, что его ученость официально подтверждена и сомнению не подлежит. Но вдруг стал он замечать, что его ученость окружающие воспринимают как-то не восторженно. Слушают как-то невнимательно. Относятся как-то несерьезно. Потому что ограниченные твари, примитивные идиоты, если вообще не убежденные подлецы. В общем — не ученые.
Стал Попугай искать себе новую аудиторию. Такую, чтобы слушала, соглашалась и восхищалась каждым словом. Да все что-то никак не находилось аудитории, достойной его учености. Отправился тогда Попугай за тридевять земель, в тридевятое царство, в тридесятое государство, очень обиженный на то, что не признали его пророком в своем отечестве. Вот в тридесятом государстве — совсем другое дело, в тридесятом государстве Попугая очень ценили за умение повторять без ошибок все тексты, нужные тридесятому государству, да еще и за искреннюю веру в эти тексты. Конечно, в тридесятом государстве и своих ученых попугаев было пруд пруди. Но все они были сильно разбалованы обильным кормом и комфортабельными клетками со всеми удобствами, и никто из них не спешил бесплатно тиражировать нужные тридесятому царству тексты. Не говоря уж об искренней вере. Искренняя вера вообще шла в договоре отдельным пунктом и оплачивалась повышенным гонораром. А наш ученый Попугай готов был день и ночь за сущие копейки повторять все, что ему скажут. А искренне верил во всю эту ерунду и вовсе бесплатно, то есть даром.
Попугай очень гордился своим ученым званием, своей престижной работой, своей клеткой со всеми удобствами и с бассейном во дворе, своим баром с «Белой лошадью», всеми своими женами — по очереди, конечно, в рамках законного брака, вплоть до развода.
В общем, Попугай ощущал себя птицей высокого полета. Одно омрачало его чувство глубокого самоуважения: далеко не весь мир слышал тексты, нужные тридесятому государству, его новой любимой родине, давшей ему все, буквально все! Кроме первой жены, которую дала ему прежняя родина, но это можно было не считать, потому что было давно и к делу не относится. Главное — далеко не весь мир слышал тексты, которые Попугай умел повторять день и ночь, не сбиваясь и не забывая ни слова. Не весь мир слышал! Не весь, не весь! Это было невыносимо.
