Вилли занимал, как он выражался, высокий пост в Соединенных штатах Америки. Он был окномоем небоскреба. Внизу, на мостовой, люди казались головастиками, лошади – пузатыми и безногими кузнечиками, автомобили и трамваи – квадратиками. И все это катилось взад и вперед непрерывным потоком. Однако высота этого «поста», будь то три или тридцать три этажа, не кружила голову Вилли.
Рабочая одежда окномоя состояла из комбинезона с карманом на груди (для губки) и пояса, к которому с боков прикреплялось по ремню с крючком на конце. Инструментов для работы окномоя требовалось немного; ведро с теплой водой, губка, тряпка, кусок замши и специальная линейка с резиновым краем. Окно небоскреба обычно состояло из двух половин, которые передвигались вверх и вниз. Вымыв сначала внутреннюю сторону окна, окномой принимался за наружную. Приподняв нижнюю половину окна, он становился коленями на внутренний подоконник, поворачивался спиной к улице и, пятясь назад, вылезал на наружный подоконник. Держась одной рукой за раму, другой он вдевал крючки ремней в кольца, специально вделанные в наружной стене по обеим сторонам окна. Прикрепив ремни, окномой вставал на ноги. Но так как работать, прижавшись вплотную к стеклу, неудобно, а стоять на узком и покатом подоконнике невозможно, окномой, упираясь ногами о подоконник, повисал на ремне в воздухе. Вынув из кармана комбинезона мокрую губку, он смачивал ею стекло, сгонял воду линейкой, тряпкой вытирал, замшей протирал. И все! Тридцать шесть окон за день. Просто и не сложно…
И все же работа эта имела свою отрицательную сторону: монотонность ее действовала на нервы и психику. В самом деле: изо дня в день, из окна в окно, из этажа в этаж одни и те же движения, одни и те же предметы; весной и летом, осенью и зимой одиноко висеть между небом и землей – скучно и, главное, пусто. Бывшему матросу дальнего плавания, привыкшему к постоянному движению и смене впечатлений, пустота эта часто становилась невыносимой. От нее тупел мозг, стыло сердце, останавливался пульс. Пусто в душе и пусто вокруг. Вечером кружка пива или кинокартина за пять сентов… Иногда его охватывала слабость и усталость, и тело становилось тяжелым, как чугун: движущийся манекен с застывшим взором и стиснутыми зубами. В такие моменты работать было чрезвычайно тяжело, тем более что «рекорда оставался тем же, – ни одним окном меньше!..
Так проходили дни, недели, месяцы… И вдруг, неожиданно, эта монотонность взрывалась вулканом ярости… В такие моменты он становился страшен. К счастью для Вилли, никто не видел его таким на работе. Потом все замирало, утихало, и снова наступал нудный, скучный, мертвый штиль…
Казалось бы, чего проще: взять да уйти с этой постылой работы, сменить ее на другую… Но Вилли на опыте знал, что уход повлечет за собой безработицу: частные биржи труда, толпы таких же, как он, безработных, лишения, голод… Ведь и на эту работу ему посчастливилось попасть только потому, что предшествующий окномой в нетрезвом состоянии сорвался с семнадцатого этажа (тело его, писали газеты, наповал убило лошадь, переломив ей хребет).
Тщетно пытался Вилли хотя бы немного, хотя бы чуточку нарушить монотонность работы, внести в нее что-то новое. Но оттого, что к теплой воде прибавить зеленого мыла, или сменить линейку – сделать ее пошире я подлинней, особого изменения ни в работе, ни в настроении не происходило. Вся его жизнь, цель и смысл ее теперь заключались лишь в том, чтобы мыть окно за окном, и Вилли потерял надежду.
Однажды, совершенно случайно, Вилли обратил внимание на наружный карниз, в простенке между окнами на высоте двадцати семи этажей. Вися на ремне и глядя на этот карниз, Вилли подумал: почему бы не воспользоваться им, вместо того чтобы влезать внутрь помещения, итти к следующему окну и снова вылезать наружу. Не проще ли будет пройти к этому окну прямо по карнизу. Но тут же, усмехнувшись, он отказался от этой затеи: карниз был хоть и без наклона, но узок (в человеческую ступню), и пройти по нему, хотя бы и боком, опираясь спиной о стену, рискованно. Чего доброго еще сорвешься… Глупости! Отцепив крючки, Вилли влез внутрь. Но когда подошел к следующему окну, первое, что бросилось ему в глаза, был карниз. Стараясь не думать о нем, Вилли продолжал работать. Но в следующем окне карниз снова напоминал о себе. И чем дальше, тем настойчивее торчал перед глазами серый карниз.
