ГЛАВА
III.
РЕЙД
Ладно,
готов
признать,
что
бывают
нормальные
лифты.
Допотопные,
прозрачные,
которые
ползают
по
внешним
стенам
старых
башен
–
вот
в
этих
я
готов
немного
поторчать
взаперти,
хоть
и
кажется,
что
им
требуется
целая
вечность,
чтобы
спуститься
с
верхних
ярусов
вниз.
Этот
–
большой,
человек
тридцать
в
нем
уместится
свободно,
и
сейчас
он
заполнен
лишь
на
треть.
Снаружи
он
выглядит
как
стеклянная
полусфера,
одна
из
десятков,
лепящихся
к
фасаду
громадного
небоскреба,
словно
высеченного
изо
льда.
Кроме
меня,
в
кабине
еще
девять
человек.
Первым
взгляд
клеится
к
двухметровому
громиле,
хмурому,
прикусившему
губу.
В
его
лице
что-‐то
нарушено,
оно
очень
негармонично,
но
в
чем
именно
дело,
сразу
не
понять.
Рядом
с
ним
–
делового
вида
толстячок,
сосредоточенно
чешущий
свой
затылок.
Кажется,
бизнесмен
направляется
в
свою
контору.
Губастый
улыбчивый
тип
с
короткой
стрижкой,
рослый
и
какой-‐то
нелепый,
о
чем-‐то
шушукается
с
веснушчатым
лохматым
парнем
в
цветастой
рубашке.
Громила
смотрит
на
них
неодобрительно.
Худой
мужичонка
с
усталым
нервным
лицом
дремлет
стоя,
хотя
хихикают
прямо
у
него
над
ухом.
Над
ним
нависает
длинный
человек
с
хрящеватым
носом,
печальными
темными
глазами
и
внушительными
ушами,
упрятанными
под
копну
тщательно
вымытых
волос.
Несмотря
на
странную
внешность,
от
него
исходит
ощущение
совершенной
безмятежности:
может,
в
его
сени
мужичонка
и
прикорнул.
Но
мое
внимание
приковано
к
другому
пассажиру
–
обритому
наголо
щуплому
юнцу.
Почти
подросток,
до
того
молодо
выглядит,
и,
по
виду,
явная
шпана.
В
приличном
боксе
на
него
бы
подозрительно
пялились;
а
тут
за
ними
наблюдает
только
один
пассажир
–
коренастый,
обритый
наголо
и
усатый.
Если
бы
мне
пришлось
угадывать,
кто
он,
я
бы
сказал
–
полицейский.
Последний
–
настоящий
романтический
герой:
пропорционален,
как
Витрувианский
человек,
благороден
лицом,
как
Давид;
курчав,
да
еще
и
мечтателен.
Вот
кто,
думаю,
произвел
бы
фурор
в
купальнях.
Я
прижимаюсь
лбом
к
стеклу.
Погружаюсь
в
этой
стеклянной
банке
все
ниже;
теперь
мы
где-‐то
посередине.
Теперь
вверх
башни
уходят
в
бесконечную
перспективу,
смыкаясь
вершинами,
настолько
же,
насколько
и
вниз,
срастаясь
корнями.
Горят
повсюду
мириады
огней.
И
не
видно
городу
этому
ни
конца,
ни
края.
Европа.
Грандиозный
гигаполис,
подмявший
под
себя
половину
континента,
попирающий
землю
и
подпирающий
небеса.
Когда-‐то
люди
попытались
соорудить
башню,
которая
достала
бы
до
облаков;
за
гордыню
бог
покарал
их
разобщенностью
и
раздором,
заставив
говорить
на
разных
наречиях
и
лишив
взаимопонимания.
Строение,
которое
они
возводили,
разрушилось.
Бог
самодовольно
ухмыльнулся
и
закурил.
Люди
отступились
от
неба
–
но
ненадолго,
всего
на
несколько
тысячелетий.
Бог
и
глазом
моргнуть
не
успел,
как
его
сначала
уплотнили,
а
потом
выселили.
Теперь
вся
Европа
застроена
Вавилонскими
башнями;
и
нынче
дело
не
в
гордыне.
Вкус
к
соревнованиям
с
богом
давно
утрачен.
Это
просто
неспортивно:
он
