Тибетская Книга Мертвых
~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~
Нет, весь я не умру.
Душа в заветной лире
Мой прах переживет...
А. Пушкин "Памятник"
Говорю вам тайну: не все мы умрем, но все изменимся. I Кор, 15:51
ПРЕДДВЕРИЕ
Книгу Мертвых, Бардо Тодол, Тибетскую священную книгу читают, как у нас псалтырь, над гробом умершего в течение 40 дней со дня смерти, исключая первые три дня. Конечно, когда померший беден, чтение укорачивают, а иногда и вообще лишь помянут, как у нас на третий день, девятый, двадцатый и сороковой. А то и просто положат под голову усопшему.
Эта книга-наставление в том, как вести себя Покойному на Том Свете. С другой стороны, это наставление нам, живущим, в том, как и к чему готовиться, пока еще при жизни, в отношении, увы, неизбежного ухода Отсюда.
Эта книга про то, что будет с нами, когда мы умрем, и как следует приготовиться к тому, что ожидает нас на Границе и далее, пока (как утверждает книга) мы вновь не вывалимся Сюда, назад, в очередное беспамятное Существование.
Потому что испытать жизнь тут и там, Смерть, Сон - одно дело; помнить испытанное - совсем другое дело. Воды ласковой Леты смывают с души испытанное, как следы на песчаном плесе. И если быть честным, то на вопрос: что будет с нами, когда ми умрем? - следует ответить: мы не знаем! Коллективная истина нашей яви тут беспомощна, ибо жизнь ограничена своей всеобщностью.
Книга Мертвых учит нас воспоминанию и распознанию испытываемого именно в тех случаях, когда нет уступок общедоступности правды, нет произвольного свидетельства, когда мы сами по себе. Подобно тому, как это бывает во сне с сознанием и памятью*. Мы присоединены в Бардо к тайне собственного устройства, к самим себе, которых иные так тщетно искали всю жизнь.
| *
| В этих снах, их по-английски называют "lucid dreams",
|сохраняется дневное наше сознание: мы знаем, что мы спим;
|знаем, где лежит наше тело; кто мы такие в дневное время и
|тому подобное. Сны эти редкие и удивителъно преображают
|людей, коль скоро приснятся им. Снами этими занимаются
|психологи в последнее время о очень настойчиво во всем мире.
|Однако, как известно, сну не прикажешь.
| Этими снами, видать, многое осознали известные русские
|философы Николай Успенский и Гурджиев. В их книгах
|приводятся эти странные состояния, которые не явь, но и не
|сон нашего сознания, разглядывающего себя еще при жизни и ту
|запредельную единую суть, где сны и явь находятся,
|параллельные в малом, как в геометрии Лобачевского; на
|бесконечности сон и явь пересекаются!
|
Если в юдоли земной нас можно уподобить телепередаче, которая сама себя смотрит на экране ящика жизни, то в Бардо мы - передача, рассматривающая себя без ящика, без толстого экрана плоти.
Мы передача, вернувшаяся в студию, откуда излучались, не ведая про то. Мы - программа в Машине Мира, которая распознает свое начальное значение и вид до того, как, уловленные плотью, мы превращаемся в привычную Картину Себя. Программа, написанная на Языке Вечных Сюжетов нашего искусства. Язык вечных сюжетов, вечных сказок нашей жизни и есть главный Язык в Мировой Машине. Какие-то сюжеты - главные, самые частые, без которых и года не проживешь, вроде сюжета птицы Феникс: сколько раз мы вспархиваем воскрешенные из пепла благодаря этому сюжету к Новой, Неведомой новой роли, новому замыслу. Кончается замысел (ролы, и мы вновь умираем, потому что больше нас нет в судьбе, и судьбы нет, все, мы говорим, обессмысливается, пока - из праха не воскресаем мы, обновленные, и увы! себя не помнящие. Эти накатанные сюжеты нашего бытия и составляют привычную картину нас самих, Недаром говорится: будь тем, чем ты кажешься... Ведь так оно и есть: вначале, лицедействуя, мы кажемся, а чуть погодя - становимся тем, что изображаем. В этом и заключена сила ритуала, он кажется таким формальным, внешним, неважным (ну подними руку и проголосуй со всеми на собрании, воскликни со всеми вместе Хайль Гитлер... а после, мол, сплюнь, перекрестись, что тебе станет...). Ан нет, раз поднял руку, перекрестился, воскликнул, два... и не заметил, как Преобразился, стал ролью и лицедейство захватило, искренность появилась. Хотя еще попрежнему, Иногда, с Бывшими друзьями еще корит язык наш и память, и сами над собой горюем, мол, кем и чем я стал, во что превратился... Кончено дело - и не выпрыгнуть из такого нарошного поначалу замысла.
