1. Тамара. Январь, 2015 г.
Она с легкостью призналась мне, что убила своего мужа. Убила и избежала наказания. Не то что я. Мы посмотрели друг другу в глаза, словно проникая взглядами в наши судьбы, и поняли, что в это мгновение родилась наша дружба. Я даже подумала тогда, что она, эта прекрасная женщина открылась мне словно в благодарность за то, что я отсидела вместо нее. Вот такое странное у меня было чувство.
Конечно, выглядели мы весьма контрастно. Была зима, холодно. За окном мелькали белые январские пейзажи, плавилось бледное холодное солнце, черными частоколами проплывали озябшие леса. Моя соседка вошла в купе в роскошной шубке из чернобурки, в меховых сапожках, голову ее украшал красный кокетливый берет, в то время как на мне были черная кожаная куртка, джинсы и летние кроссовки.
Из-под берета ее выбивались светлые локоны, моя же голова со спутанной гривой стриженных чуть ниже мочек ушей волос была не покрыта, да и выглядела я так, как и должен выглядеть человек, сутки назад вышедший на свободу. Первые минуты этой самой свободы вскружили голову, как шампанское, но уже очень скоро это опьянение сменилось черной тоской, и я, оказавшись среди нормальных людей, в толпе на рыночной площади, где мне захотелось раствориться и затеряться, почувствовала себя чужой, другой. Я бы не удивилась тогда, увидев свое отражение в каком-нибудь грязненьком рыночном зеркале, к примеру, под навесом палатки, торгующей меховыми шапками: на моем лбу наверняка пульсировала бы розовым воспаленным рубцом надпись «зэчка».
То, что нас в купе ехало двое, оказалось счастьем, которое я смогла осознать лишь спустя время. И надо же было такому случиться, что мы в купе так до самой Москвы и ехали вдвоем.
Мою попутчицу звали Ларисой. Очень люблю это имя. И, если бы мне представилась такая возможность, сменила бы свое, не в меру яркое, как дешевая помада, имя «Тамара» на «Лору», «Ларису». Лариса – это красота, изящество, тайна, это перламутр, облитый позолотой и усыпанный изумрудами и сапфирами.
Она вошла, держа в одной руке новенький «луивюиттоновский» чемодан, украшенный чуть ли не золотом, другой прижимая к груди рыжую замшевую сумочку. Эта молодая дама благоухала сладкими духами, в то время как от меня пахло, я думаю, тюрьмой. Во всяком случае, такой грязной и дурно пахнущей я себя ощущала. И это несмотря на то, что, добравшись из Видима до Саратова, перед тем, как отправиться на вокзал, я посетила общественную баню и вымылась там как следует.
– Девушка, поезд скоро отправляется, – заметила я из своего угла, куда забилась, как мышь, – и в вагоне, я видела, полно пустых купе. Вы можете попросить проводницу, и она переселит вас подальше от меня.
У дамы округлились глаза. Она была очень удивлена моими словами.
– А в чем дело? – спросила она наконец, приблизившись ко мне, чтобы получше рассмотреть. – Вы что, заразная?
– Я вчера вышла из тюрьмы.
И вот тогда-то она, не выяснив подробностей, раскрылась передо мной, как раковина-беззубка.
– Подумаешь. Все люди немного преступники. Просто одним повезло больше, другим – меньше. Кто-то попался, а кто-то – нет. Вы понимаете меня?
Произнеся эти слова, она как-то очень уж спокойно принялась раздеваться, раскладывать свои вещи.
Я спросила себя, зачем я ей сказала, что вышла из тюрьмы. Какая в этом была необходимость? Я что, совсем рехнулась в камере?
Поезд еще не тронулся, а она уже захлопнула дверь, заперлась на металлическую защелку, переоделась, не обращая внимания на меня (и на стоящих за окном на перроне, в синих вечерних сумерках, провожающих), в широкие удобные штаны табачного цвета и тонкий черный свитер.
– Лариса, – она совсем неожиданно повернулась ко мне и протянула руку. Улыбка играла на ее красивом бледном лице. Большие темные глаза горели странным, загадочным светом.
– Тамара, – я легко пожала ей руку. – Вы извините… Сама не знаю, зачем я вам это сказала.
– Подумаешь… тюрьма. Я тоже преступница, мужа убила. Теперь вот вдовствую с большим удовольствием, денег столько, что не знаю, куда девать!
