Сергей ТРАХИМЁНОК
БОГ ЛЮБИТ ОДЕССУ
Повесть
Олесь
Олесь вышел из здания по улице Владимирская, 33 и пошел направо в сторону Софии.
Отец стоял на углу и с интересом рассматривал серый камень, которым было облицовано здание и его колонны.
— Ты как первый раз все это видишь, — сказал Олесь после приветствия.
— В некотором смысле да. Когда я тут работал, было не до этого, — ответил отец.
Он был в коричневом костюме, брюках с манжетами и почему-то белой летней шляпе.
— Поговорим здесь? — спросил Олесь.
— Нет, пойдем прогуляемся, — ответил отец.
Олесь хотел перейти улицу, но отец его остановил.
— Мы не пойдем к Софии, мы пойдем к Богдану.
— А я думал, ты поведешь меня к скверу, где сделал маме предложение.
Отец промолчал. Олесь понял, что переборщил с остротой.
Они перешли улицу, постояли немного у памятника Богдану Хмельницкому. Затем двинулись к Михайловскому собору.
Отец молчал, молчал и Олесь.
Миновали собор и вышли на Владимирскую горку.
— Хотел показать тебе Киев, — сказал отец, — но за деревьями его плохо видно.
— Он хорошо виден отсюда только поздней осенью, когда листва окончательно опадет.
— Да, да, — оживился отец, — ты и это помнишь?
— Нет, — ответил Олесь, — просто я тут сейчас чаще бываю, чем ты. Ты любил водить меня в детстве в беседку.
— Вот туда мы и идем, посидим, поговорим.
Они подошли к беседке.
— Закрой глаза, — сказал отец.
— Зачем?
— Потом скажу.
Олесь закрыл глаза.
— Сколько там ступенек?
— Пять, — немного подумав, ответил Олесь.
— Шесть, — произнес отец, — раньше ты всегда их считал.
— Па, это было давно, когда я учился считать и считал все подряд.
— Да, но я думал, что ты помнишь. У тебя должна быть фотографическая память.
— Это байки о том, что у разведчиков фотографическая память. На самом деле все иначе. Человеческая память избирательна, она запоминает то, что нужно для выживания или когда ты разумом вобьешь в нее то, что считаешь нужным вбить. У нас был препод, он мог мгновенно актуализировать память всех в аудитории простым обещанием принять завтра зачет по той теме, которую мы сегодня разбираем на семинаре. И у всех память мгновенно улучшалась...
Они уселись на лавку.
— Догадываешься, зачем я тебя сюда привел?
— Да.
— А не хочешь спросить меня, почему секретная миссия, что тебе поручается, стала мне известна?
— Нет.
— Почему?
— Потому, что ты сам мне об этом скажешь.
В это время к беседке подошла группа иностранцев, переводчица рассказывала им о Крещении Руси, время от времени указывая вниз на видневшуюся среди листвы спину Владимира Крестителя.
— Китайцы, — констатировал отец.
— Тебе лучше знать, я, в отличие от тебя, не могу отличить китайца от корейца или японца.
— Нам не дадут поговорить, — сказал отец и поднялся со скамейки, — пойдем.
Они прошли вдоль перил Владимирской горки и стали спускаться вниз к бывшему музею Ленина.
— Ты знаешь, как называлось это здание в советские времена? — спросил отец.
— Да, киевским тортом.
— Правильно.
— Отец, перестань меня экзаменовать. Я уже понимаю, что ты знаешь о моей командировке, хотя она законспирирована, как мне сказали начальники, на три раза.
Участок Крещатика до улицы Учительской они прошли молча. Свернули на Банковую.
— Мы идем в резиденцию? — спросил Олесь.
— Нет, к домику с химерами.
— Почему к нему?
— Сейчас поймешь.
— Да я и так все понимаю, ты обеспокоен моей командировкой, но не придавай ей большого значения. Это командировка даже не за кордон, а в пределах Украины. Так стоит ли водить меня по местам твоей боевой славы, чтобы съездить на неделю-полторы в некий город и вернуться.
— Самое поразительное, что я отставник, не имеющий возможности входить в здание СБУ, знаю, в чем твое задание и куда ты направляешься. Тебя это не удивляет?
— Не бери в голову, это задание учебное.
— Э, не скажи, конечно, и в советские времена такие штучки делали, но о них далее бюро обкома партии информация не выходила. Причем в любом случае, и если удавалось провести операцию, и если не удавалось. Хотя такое случалось довольно редко, все же в тайной деятельности одиночки работают эффективнее, чем система.
— Что же изменилось на сегодня?
