Н. Н. Артамоновой
В общем, Юра перепутал Фрязино с Фрязево и уехал не туда. Наташа все объяснила ему: Ярославский вокзал, направление Фрязево или Щелково. Ее станция — Загорянская, где не все электрички останавливались. Фрязевская останавливалась, а фрязинская — совсем нет. Юру угораздило сесть на фрязинскую.
— Есть электричка в шесть пятнадцать, она ходит по будням регулярно, — говорила ему Наташа, стоя у станции метро «Динамо» и облизывая мороженое, зажатое двумя круглыми вафлями, которым Юра угостил ее. — Всегда у нас останавливается.
— И сколько часов… ммм… ехать? — сострил Юра, громко и много откусывая от своего мороженого вместе с вафлей.
— Сорок пять минут, — улыбнулась Наташа. — К семи будете у нас.
Они встречались третий раз, но почему-то так и не перешли на «ты».
— Большая компания?
— Маленьких не бывает! — рассмеялась Наташа, тряхнув головой.
Она всегда так делала, когда говорила что-то веселое. У нее это выходило как-то чересчур искренне, что даже слегка граничило с глуповатой наивностью, но она не была глупой, Юра это быстро понял. Вообще, она все больше нравилась ему: небольшого роста, стройная, смуглая, подвижная, почти всегда улыбающаяся. Явно с примесью южных кровей. Что-то молдавское, армянское, а может, еврейское. Но Юра пока не спрашивал о корнях. От Наташи всегда шла волна радости. Ее волосы были черными, заплетенными в две тугие косы, обвивающие голову.
— Когорта поклонников предполагается? — Он быстро расправлялся с потекшим мороженым.
— Непременно! — Наташа снова тряхнула головой.
— Дуэльные пистолеты у вас найдутся?
— Есть папина двустволка!
— Патроны — за мной.
— Договорились!
Глядя на ее смеющиеся, мокрые от мороженого губы, Юра представил их первый поцелуй. В сирени, например.
— У вас растет сирень? — спросил он.
— Росла. Рос-кош-ная! Но куст совсем выродился. Папа срубил. Ма-а-аленький кустик остался.
Наташа доела вафли, достала из кармана жакета платочек, вытерла губы, подняла свой портфель, стоявший все это время у ее стройных смуглых ног, взяла его в обе руки, прижала к животу:
— Ну, я пошла.
И добавила, наклоняя голову вперед и глядя исподлобья:
— До субботы, Юрий.
— До субботы, Наташа! — Юра поднял и сжал кулак.
Она стремительно развернулась и быстро пошла в метро. Так же стремительно она разворачивалась тогда на бревне в спортзале, когда Юра впервые ее увидел. А потом прошлась по бревну легким колесом, оттолкнулась, спрыгнула, развела руки, запрокинув лучистое лицо.
Она была перворазрядница, училась в педагогическом, участвовала в студенческой спартакиаде, о которой Юра, студент второго курса журфака МГУ, делал репортаж для университетской многотиражки. Там и познакомились. Сходили в кино на французский фильм «Под крышами Парижа», который оба уже смотрели: Юра — один раз, Наташа — трижды.
Гуляли в парке Горького.
И Наташа пригласила на день рождения.
И вот… Юра проехал мимо.
В подарок он вез бутылку шампанского и томик стихов Уолта Уитмена в переводе Корнея Чуковского. Эта книга, красиво изданная в издательстве «Академия», стояла у них дома среди множества других книг, собранных еще дедушкой. Юра только однажды заглянул в нее, полистал и поставил на полку. И вспомнил, только когда задумался о подарке Наташе. Стипендию он уже потратил на три американских джазовых пластинки, купленных на Кузнецком у спекулянтов. Оставшихся денег хватило только на шампанское. У родителей Юра уже два месяца принципиально не просил.
«Красивая книга, хороший поэт…» — подумал он и положил Уитмена вместе с шампанским в свою сумку желтой кожи, с ремнем через плечо.
А в электричке зачитался Уитменом. И слишком поздно понял, что едет не туда.
— Не подскажете, когда Загорянка? — спросил он у худого хмурого старика с палкой и бидоном в сетке.
— Никогда, — лаконично ответил старик. — Не на то сел.
— Как?
— Так. Фрязинская в Загорянке сроду не останавливалась.
Юра вскочил, глянул в окно. Там ползли кусты и телеграфные столбы.
— И что же…
