– Он не увез их, а повез к бабушке, по которой они соскучились. Вы, поди, уже напридумали, что он собирается судиться со мной из-за опеки над девочками.
– А тебе не кажется, что однажды такая мысль может прийти ему в голову? Добиваться полной опеки.
Однажды… может, вдруг подумала Джорджи.
– Тебе все-таки стоит приехать, – не унималась Хизер. – Мама сделала макароны с тунцом.
– И горошек туда положила?
– Ни одной горошины.
В Калабасасе Джорджи ждал пустой дом. Пустой чемодан, брошенный рядом со шкафом. Пустая постель.
– Хорошо, я приеду, – сказала она сестре.
Джорджи выложила ключи и мобильник на прилавок. Она давно отказалась от сумок. Водительское удостоверение и кредитную карточку она держала в бардачке машины.
– У тебя есть зарядник для айфона? – спросила она у Хизер.
– Был бы, если бы ты купила мне айфон.
Сестра стояла рядом, уплетая макароны с тунцом прямо из стеклянного контейнера.
– Я так поняла, что ты пообедала вместе со всеми.
– Нечего говорить со мной в таком тоне! Испортишь мне пищеварение.
Джорджи выпучила глаза:
– В нашей семье никто не жаловался на пищеварение. Насколько понимаю, ты сейчас внаглую лопаешь мою порцию.
Хизер еще раз набила рот макаронами с тунцом и лишь тогда протянула контейнер сестре.
Хизер было восемнадцать. «Дитя жизненного поворота». Поворот совершила мать Джорджи, решив сблизиться с мануальным терапевтом, у которого работала. Затем произошел «залет». Родители Хизер поженились, но их брак продлился ровно до рождения дочери.
Джорджи к тому времени уже училась в колледже; таким образом, сестры прожили вместе меньше двух лет. Иногда Джорджи ощущала себя не старшей сестрой Хизер, а ее теткой.
Внешне они были очень похожи. Почти близняшки. Как и у Джорджи, у Хизер были светло-каштановые вьющиеся волосы и синие глаза с поволокой. Фигурой Хизер напоминала Джорджи времен учебы в старших классах – такие же сплющенные песочные часы. Правда, ростом Хизер была повыше.
Наверное, в дальнейшем рост поможет ей во время беременности, и будущий ребенок не станет бить ей в живот, как в карибский стальной барабан.
«Эти кесаревы сечения!» – любила театрально восклицать мать Джорджи.
Можно подумать, Джорджи напрашивалась на два кесаревых или выбрала их по собственной лени.
«Вас обеих я рожала без всяких ухищрений, и мое тело быстро пришло в норму».
– Ты чего таращишься на мой живот? – спросила Хизер.
– Пытаюсь вызвать у тебя несварение желудка.
– Джорджи! Ну наконец-то!
Мать вошла в кухню, прижимая к себе небольшую, но весьма беременную мопсиху. Следом появился Кендрик – отчим Джорджи, высокий афроамериканец. Он как вернулся со стройки в пыльной одежде, так и не успел еще переодеться.
– Я даже не слышала, когда ты приехала.
– Только что.
– Я сейчас разогрею тебе макароны.
Мать забрала у Джорджи контейнер, а взамен вручила собаку. Мопсиху Джорджи держала на расстоянии, стараясь не притрагиваться к беременной псине. В сентиментально-романтических комедиях так себя ведут злодеи, которых вычисляешь с первых минут. Но Джорджи это не заботило. Пусть считают ее злодейкой.
Кендрик пришел ей на выручку и забрал мопсиху.
– Джорджи, как дела? – спросил он.
Кендрик не лицемерил. Он был очень мягким и заботливым человеком. Но сейчас от его заботы Джорджи хотелось крикнуть во весь голос: «Мой муж меня не бросал!»
Однако Кендрик не заслуживал подобного спектакля. Он был впечатляющим молодым отчимом, о котором падчерица может только мечтать. Кендрику было сорок. Всего на три года больше, чем Джорджи. Ее мать познакомилась с ним, когда он пришел чистить недоразумение, которое они именовали своим бассейном.
– Спасибо, Кендрик. У меня все замечательно.
Мать, возившаяся с микроволновкой, покачала головой.
– Честное слово! – излишне громким голосом заверила их Джорджи. – У меня все даже очень замечательно. Я ведь не просто так осталась дома. Не из-за какого-то дурацкого упрямства. Наше шоу вот-вот получит великолепный шанс.
– Ваше шоу? – переспросила мать. – По-моему, у него и так высокий рейтинг.
– Нет. Я имею в виду не «Джефф сыт по горло». Я говорю про наше собственное шоу. Оно называется «Бегущее время».
