– Слушаюсь, фройляйн, – немного обиженно сказала Фанни. – Но ее величество всегда настаивает, чтобы я проводила щеткой не меньше четырехсот раз, как бы сильно она ни устала.
– Я бы очень хотела быть такой же мудрой и рассудительной, как императрица, – вздохнула Гизела.
– Многие хотели этого, – усмехнулась Мария. – И многие стремились быть такой же красивой, как ее величество. Но у них ничего не вышло. Она неповторима. В целом мире не найти второй такой.
– Да, второй такой нет, – согласилась Гизела.
Не очень утешительная мысль перед сном. Гизела взобралась на огромную кровать с балдахином, уткнулась лицом в мягкие подушки и наплакалась вволю.
Так вот она какая – любовь! Ощущение одиночества и безнадежности! Любовь, которая обречена стать несчастной, едва успев родиться. Но и такая любовь не покинет ее до конца жизни!
Гизелу разбудила Мария, которая стремительно вбежала в комнату и с шумом отдернула шторы. В это утро она позабыла о тихой поступи и мягких движениях. Когда Гизела испуганно подскочила на кровати, Мария сообщила:
– Пришло письмо, фройляйн, от ее величества.
В первую минуту Гизела могла только недоуменно смотреть на камеристку, полагая, что неправильно поняла ее слова. Вчера ночью она плакала до полного изнеможения, а потом лежала без сна, металась по кровати с боку на бок. И только когда первые лучи солнца коснулись тяжелых штор, изнуренная, она провалилась в дремоту без сновидений.
– Письмо? – переспросила Гизела и услышала, как устало звучит ее голос.
– Да, письмо, фройляйн, – нетерпеливо повторила Мария.
Она показала, куда положила послание – на столик рядом с кроватью. Гизела протянула к нему руку, а Мария тем временем продолжала заниматься шторами на окнах.
– Прибыл грум с приказанием вручить письмо, как только в доме проснется хоть одна душа, – сказала Мария. – Он приехал в полшестого, но эти недоумки и олухи внизу ничего мне не сообщили, пока я не спустилась, чтобы взять ваш чай. О! Эти англичане! Ни малейшего представления о дисциплине и о том, как нужно выполнять королевские приказы.
– Но они не знали, что это от ее величества, ведь считается, что она здесь, – запротестовала Гизела.
Она уже распечатала письмо и стала читать, что было написано на листе плотной белой бумаги:
«Ее величество приказали мне сообщить Вам о том, что Вы незамедлительно должны вернуться в Истон Нестон. Предлогом послужит известие, полученное Вами из Вены, которое требует Вашего срочного отъезда. Возвращайтесь как можно быстрее.
Рудольф Лихтенштейнский».
Гизела дважды прочитала письмо и повернулась к Марии, на лице которой было написано сильное любопытство.
– Мы немедленно возвращаемся, Мария, – сказала она. – Сообщи, пожалуйста, графине и начни собирать вещи.
– Что случилось, фройляйн? – поинтересовалась Мария.
– Не знаю, – ответила Гизела – Мы уезжаем под тем предлогом, что из Вены пришли какие-то новости. Вот и все, что мне известно.
– Великий боже! Ее величество не отдали бы такого приказания, если бы не произошло что-то очень важное, – всполошилась Мария. – Ах! Ах! Я так и знала, что ничего хорошего из этого визита не получится.
Она театрально заломила руки и выбежала из комнаты. Через секунду вошла горничная, чтобы развести огонь в камине. Гизелу охватило нетерпение, ей хотелось тут же вскочить с кровати, но она понимала, что это не вяжется с той ролью, которую она на себя взяла, и поэтому пришлось ждать, пока не разгорится яркое пламя; только тогда уйдет горничная и она сможет наконец встать. А пока на нее нахлынули воспоминания о прошлой ночи. Сейчас, при свете дня, в холодной, остывшей спальне, в подавленном настроении, вчерашнее событие показалось ей диким, несуразным сном, который ничего общего не имел с реальной жизнью.
Неужели она действительно позволила лорду Куэнби держать себя в объятиях, целовать необузданно и властно, требовать от нее любви, так что даже пришлось силой вырываться из его рук? С трудом верилось, что такое возможно, но даже сейчас она знала, что от одной только мысли о нем сердце ее воспламеняется.
Она любила его! Любила так же страстно и неуемно, как и он.
