Тем не менее, он собрался снова в "Пфицнер", на окраину живописного Бронкса, чтобы побродить среди ученых-исследователей, менеджеров, правительственных чиновников и встретиться с девушкой-обладательницей ледяного голоса и фигуры, похожей на гладильную доску. Пощелкать каблуками на ковре в приемной при виде веселых физиономий отцов-основателей, взирающих со стальных гравюр, взбодриться лозунгом, который мог быть (а мог и не быть) повешен в честь бога Диониса, если бы только полковник знал, как прочитать надпись. Замечательно. Просто великолепно. Если он верно сыграет свою партию, то сможет отправиться к месту своей службы на станцию Прозерпина с прекрасными воспоминаниями. Быть может ответственный за экспорт вице-президент кампании позволит Пейджу называть его "Хэл" или даже "Бабблс" [Bubbles - производное от bubble-gum - жевательная резинка]. И все же, наверное все дело было в религии. Как и любой другой человек, Пейдж считал, что по-прежнему ищет нечто большее, чем он сам. Нечто превосходящее семью, армию, отцовство, сам космос, а также попойки в кабаках и бестолковые сексуальные подвиги отпускного времени. Совершенно очевидно, что проект "Пфицнера", с его атмосферой таинственности и самоотверженности, еще раз затронул в нем тот самый уязвимый нерв. Преданность проекту Энн Эббот оказалась всего лишь пробным камнем, ключом... Нет, он не мог пока подыскать для этого точного определения, но ее отношение каким-то образом точно подходило к пустому, с изломанными краями пятну в его собственной душе, похожему на... да, именно это. Похожему на кусочек мозаики.
И кроме того, ему еще раз хотелось увидеть эту лучезарную улыбку.
Из-за того, что стол Энн размещался именно так, а не иначе, прежде всего он заметил ее саму, войдя в приемную "Пфицнера". Выражение ее лица оказалось еще более странным, чем он ожидал. И, похоже, она пыталась произвести какой-то тайный жест, как будто бы сметая пыль со стола в его сторону кончиками пальцев. Он сделал еще несколько более медленных шагов в комнату и, наконец, сбитый с толку, остановился.
Со стула, коего он не мог заметить из-за двери кто-то поднялся и начал надвигаться на него. Шаги по ковру и странная осанка фигуры, которую уголком глаза заметил Пейдж, были неприятно осторожны. Пейдж повернулся, бессознательно подымая свои руки.
- Разве мы не видели этого офицера ранее, мисс Эббот? У него здесь дело - или нет?
Человек, находящийся в нетерпеливой полусогнутой позе, являлся никем иным, как Фрэнсисом Кс.Мак-Хайнери.
Когда он не сгибался в позу обвинителя, Фрэнсис Кс.Мак-Хайнери ни на дюйм не отличался от бостонских аристократов, кем он в действительности и являлся. Не обладая по-настоящему высоким ростом, он был очень худощав и абсолютно сед, еще когда ему исполнилось 26 лет. Это придавало ему вид холодной мудрости, дополнявшейся орлиноподобным носом и высокими скулами. ФБР перешло к нему от деда, который каким-то образом сумел убедить находившегося тогда на посту президента - поразительно популярного Человека-на-Коне, который просто источал ХАРИЗМУ, но не имел достойного упоминания мозгов - что столь важное заведение не должно подвергаться опасности при назначении преемников. Вместо этого оно должно передаваться от отца к сыну подобно частной фирме.
Наследные посты со временем склонны преобразовываться в номинальные, так как достаточно только одного слабенького потомка, чтобы уничтожить важность данного поста. Но этого с семьей Мак-Хайнери пока не произошло. Ныне здравствующий на своем посту, он мог бы в действительности даже преподать пару-другую уроков своему деду. Мак-Хайнери оказался хитрым, как росомаха. И несмотря на устраиваемые ему бессчетное число раз политические катастрофы, он всегда приземлялся на ноги. Как теперь убедился Пейдж, Мак-Хайнери и являлся именно тем человеком, для которого была изобретена метафора "глаза-буравчики".
- Так что же, мисс Эббот?
- Полковник Рассел вчера был здесь, - ответила Энн. - Наверное, вы тогда его и видели.
Поворачивающиеся двери распахнулись и вышли Хорсфилд с Ганном. Мак-Хайнери не обратил на них никакого внимания.
