Так же аккуратно, как ровными рядами стояли вдоль улиц здания, вели себя и люди. Они никогда не налетали друг на друга — будто для каждого была проложена его собственная дорожка, принадлежавшая только ему, и никто не смел оспорить его права на нее. Эмили впервые в жизни видела сразу столько светлокожих людей со светлыми волосами. У одних цвет лица был, как молоко или сливки, у других — как сердцевина белого хлеба, а щеки напоминали розы. Волосы были разных оттенков: цвета топленого масла, соломы или мочала, цвета песка или маисовой муки.
При виде всех этих людей — жизнерадостных и приветливых; мужчин, любезно касающихся края своих цилиндров и шляп или даже приподнимающих головные уборы в знак приветствия; дам, мило кивающих им в ответ с легкой улыбкой на лице, — у Эмили затеплилась надежда. Гамбург словно обещал, что ей здесь заживется хорошо — ведь у него такой дружелюбный и открытый нрав.
— Какие они все довольные, — удивленно пробормотала Эмили. Она ощутила некий завистливый укол в сердце, — но тут же нечаянно подсмотренные уличные сценки подарили ей слабую надежду, что здешнее жизнелюбие отогреет ей душу и научит опять улыбаться.
— Как тебе пришло это в голову? — отозвался Генрих, и на его лице было написано искреннее недоумение.
— Да смотри же сам, — ответила Эмили, не менее озадаченная тем, что он переспрашивает. — Все улыбаются или смеются! Вы, немцы, должно быть, очень веселая нация.
На этот раз Генрих оставил ее без ответа. У него еще будет достаточно времени, чтобы объяснить ей: все эти улыбки — просто дань вежливости и никакого отношения к истинным чувствам не имеют, а зачастую вообще только видимость — но не в первый же день лишать ее иллюзий.
Уличная картина менялась, пейзаж становился все более зеленым и деревенским. Если прежде здания теснились и стояли вплотную друг к другу, то здесь они стояли по отдельности, хотя тоже довольно густо, их окружали ухоженные небольшие сады, ковры газонов и деревья.
— Здесь, наверное, живут князья и другие высокие особы? — заинтересовалась Эмили и показала на нежно-желтые и ослепительно белые фасады, которые в вечернем свете отливали голубым. За кружевными решетками, украшенные колоннами и высокими порталами, дома выглядели как настоящие замки или дворцы, что еще больше подчеркивали башни, на которых развевались черно-бело-черные или красно-бело-красные флаги. Миссис Эванс, которая сидела напротив, сразу за козлами, тоже осматривалась с большим интересом.
— Ну, по крайней мере, те, кто может позволить себе такой дом. Может быть, это и не самый фешенебельный район, но очень хороший. Тот, кто живет здесь, в Уленхорсте, должен был немало потрудиться.
Он как-то по-особенному это произнес, и Эмили насторожилась.
— То есть, ты хочешь сказать…
— Да, Биби. Именно здесь мы и будем жить.
Он выглядел чрезвычайно довольным.
— Хотя на первых порах мы дом только снимем, но он очень удобный и хорошо расположен. Мы купим дом, как только я займу в деловом мире более прочное положение.
Дрожки уже катились по улицам, где все выглядело новым и чистым. Здешние дома были менее помпезны, зато более элегантны, и они понравились Эмили. Она восхищенно вскрикнула, когда в конце улицы увидела реку, а у последнего дома на самом берегу, дорога к которому шла среди зеленых лужаек, между стройных тополей и совсем молодых дубков, дрожки остановились.
— Неужели это наш дом? Так близко к реке? — в первый раз Эмили по-настоящему оживилась.
— Да, — с улыбкой ответил Генрих. — Это наш дом. Эта улица по праву носит свое название — Изумительный вид.
Гамбург, Уленхорст, дом номер двадцать девять по улице Изумительный вид.
Ее новый дом.
Первые недели в Гамбурге были наполнены упоением.
«Словно во сне, — часто думала Эмили. — Мне не хватает ни глаз, ни ушей, чтобы все быстрее впитать в себя. Хорошо бы мне иметь десять глаз и десять ушей!»
В полный восторг ее привело то, что рядом со спальней располагалось помещение, где стоило только повернуть кран, как из него начинала литься вода прямо в ванну, и она лилась сколь угодно долго — до тех пор, пока Эмили не закрывала кран. Волшебством ей казалось и то, что, когда начинало смеркаться, в городе сами по себе зажигались газовые фонари. Ее изумляло количество предметов на кухне: из меди, железа, дерева и керамики, назначение которых она и представить себе не могла, и то, что на кухне над всем этим таинственным миром колдует только одна кухарка Лене, ведь на Занзибаре еду готовила целая армия невидимых поваров — и с несравнимо меньшими и гораздо более простыми средствами — и то была еда на сотни человек, а не всего лишь на троих: супругов Рюте и миссис Эванс. И еще ее удивляли лавки, куда они заглядывали вместе с Генрихом, чтобы заполнить бреши в их теперешнем хозяйстве.
