Ответ британского консула был однозначен — для Генриха Рюте появление на Занзибаре означало бы смертельную опасность, а впоследствии и возможную угрозу также для остальных европейцев, живущих на острове. Преступления Генриха стали еще более тяжкими после перехода принцессы Салимы в христианство и ее свадьбы с европейцем — такое не прощают. Консул Черчилль пекся не только и не столько о безопасности Генриха Рюте; гораздо больше его заботили отношения британской короны и султана Меджида: он даже обратился в свое министерство иностранных дел с просьбой — при данных обстоятельствах принять сторону султана, а также обратить внимание министерства иностранных дел Северогерманского союза, основанного прошлым летом, на дело Рюте. Среди участников Союза наряду с Гамбургом были и другие ганзейские города Любек и Бремен, королевства Саксония и Пруссия, несколько великих герцогств, княжеств и герцогств севернее реки Майн. Северогерманское министерство иностранных дел отреагировало, как и следовало ожидать: всеми допустимыми способами надо удерживать Генриха Рюте от поездки на Занзибар. В противном случае гражданин Гамбурга Генрих Рюте будет лишен консульской поддержки и защиты Гамбурга, только что вновь приобретенной, и таковых же — как гражданин Северогерманского союза. Если только он не принимает на себя всю ответственность за свои поступки, действуя на свой страх и риск.
Консул Витт, которому султан Меджид выказал бурный протест против возвращения Рюте, также рекомендовал Гамбургскому сенату: Генриху Рюте ни в коем случае не следует вновь приезжать на Занзибар. Соответственно правилам султаната требование султана следует поддержать и всячески воспрепятствовать возвращению Генриха Рюте на остров, ибо возмущение населения тем, что Рюте соблазнил сестру султана, и переходом ее в христианскую веру, все еще велико.
Снова частная жизнь Эмили и Генриха стала делом политическим, которым занимались сразу три государства.
— Они не имеют на это никакого права, — стиснув зубы, говорил Генрих. — Они наказывают меня, хотя я и не совершал ничего наказуемого. По крайней мере, по меркам просвещенных и христианских народов. Я платил налоги по всем своим сделкам на Занзибаре, и теперь хочу продолжить эту работу. Я не допущу, чтобы другие снимали урожай с засеянного мною поля.
Он вовсе не намеревался посвящать Эмили в свои планы, но это продлилось недолго. Он знал, что надежда — когда-нибудь увидеть родину — нужна ей как воздух. Может быть, Занзибар сумеет излечить раны, нанесенные Эмили жизнью.
А что же еще могло врачевать такие раны лучше, чем волшебство этого острова?
Тоска по Занзибару изнуряла Эмили. Генрих замечал тени, пробегавшие порой по ее лицу, видел слезы в ее глазах, взгляд которых рассеянно и тоскливо был устремлен в пустоту, когда она думала, что ее никто не видит. Тоска, которая по ночам особенно вырывалась наружу, когда она грезила о Занзибаре и бормотала что-то на суахили или же на арабском.
— Ты хочешь сегодня с утра пораньше отправиться на Занзибар? — поддразнивал ее Генрих, когда она вставала раньше обычного. — Передавай от меня привет нашим друзьям! — Однако он всерьез воспринимал ее тоску по родине, не только потому, что прекрасно понимал жену, но еще и потому, что сам до некоторой степени разделял ее чувства.
Он с твердостью смотрел в ее глаза, влажные от слез.
— Если мы положим начало торговле, то у нас будет зацепка. И когда я туда попаду, я смогу забрать тебя и Тони.
