Тьма еще окончательно не сгустилась, а в небе над спешно разбиваемым бивуаком землян уже гудело и потрескивало. Вдали, над быстро погружающейся во мрак линией горизонта, пробежали первые сполохи небесного свечения — в чем-то подобного земному полярному сиянию, только более интенсивного и имеющего яркие, крикливые, кислотные тона.
А потом взошло одно из колец… Вот это было зрелище!
Я обменивался репликами с Чепцовым и ребятами в лаконичном рабочем режиме и параллельно на закрытой командирской волне обсуждал перипетии высадки на Сильвану с Панкратовым.
Конечно, Генка завидовал. А кто бы не завидовал? Но дело было сделано, и перед каждым из нас стояли свои особые задачи.
При подходе к своей целевой планете «Восход» вполне сносно наблюдал не только ее, но и район Сильваны. У нашего же корабля наблюдение за звездной системой в целом было значительно ухудшено положением на низкой орбите Сильваны и пресловутыми планетарными кольцами. Об этом я не преминул сообщить Панкратову, добавив в интонацию легкую нотку дружеской зависти.
* * *
Статую обнаружил экипаж багги, посланный Чепцовым обследовать побережье и ближайшие окрестности озера, которое ребята из группы высадки как-то сразу окрестили Домашним.
Экипаж сменился: теперь в багги находились Мережко и Ермолаев.
Для Клима Мережко, специалиста по системам жизнеобеспечения, разведка местности под базирование групп любой численности была делом привычным. У него были свои критерии для мест наибольшего благоприятствования, и даже при отсутствии тех или иных, казалось бы, совершенно необходимых для жизни человека факторов Мережко умел найти им замену в виде других плюсов.
Ну а вторым в багги напросился наш историк! Ермолаев сказал, что нуждается в притоке адреналина — иначе, как он выразился, «заснет сном Александра Македонского накануне битвы при Гавгамелах».
Они лихо обогнули озеро, попутно взяв пробы воды, провели видеосъемку лагеря с противоположного берега — для истории! — и уже на обратном пути наткнулись на статую.
Раньше ее не обнаружили ни зонды, ни радары, потому что она лежала, погрузившись в озеро и основательно зарывшись в донный грунт. Но глазастый Ермолаев заметил у берега светлое пятно под водной гладью и настоял на том, чтобы Мережко остановил машину.
Воспользовавшись мощной лебедкой — обязательным атрибутом каждого наземного транспортного средства экспедиции — разведчики приподняли статую и сумели установить ее почти вертикально. Выяснилось, что объект состоит как бы из двух частей: фигуры антропоморфного (с известными оговорками) существа и столба. А именно: фигура была встроена в каменный столб, словно вырастая из него, как огромная почка из высокого ствола.
Антропоморфное существо, судя по явным вторичным половым признакам, имело женский пол и как бы выплывало из странной полости.
Сумерки уже сгустились в полноценный вечер и качество картинки, идущей от маленьких нашлемных камер Мережко и Ермолаева, ухудшилось. Поэтому они, по моей просьбе, дополняли картинку репортажем.
— Похоже одновременно и на стилизованную морскую звезду с большим количеством разновеликих лучей, — описывал в своем радиодокладе слегка запыхавшийся после такелажных трудов Мережко, — и на какое-то кишечнополостное животное, усеянное полипами, щупальцами, присосками и еще черт знает чем. Сама же фигура — вероятнее всего, млекопитающее существо, самка, закутанная в подобие плаща — длинного, просторного, развевающегося на ветру. Существо простерло вперед и вверх руки. Кстати, на ее ладонях имеются… эээ… сейчас уточню.
— Не трудись, и так вижу, — велел я, внимательно разглядывая увеличенные экраном визора стилизованные глаза, вырезанные на ладонях женщины.
Да, именно глаза, широко распахнутые, обрамленные, правда, не ресницами, а бахромчатыми кожистыми складками наподобие век.
— У нас на Земле кузнечики ногоухие, — проворчал вклинившийся в конференцию пилот-оператор, который посадил большинство зондов на ночевку и теперь явно скучал. — А тут тетки, значит, рукоглазые? И во лбу звезда горит, ага.
Над переносицей фигуры действительно имелось какое-то образование, некий нарост, который при определенной доле воображения вполне мог сойти за пресловутый «третий глаз» из земных буддийских духовных практик.
