Но она вынуждена была признать, что желание сохранить независимость давало этому высокородному и всесильному графу д'Аосто право говорить с ней этим возмутительно снисходительным тоном и каждым словом намекать на ее молодость и неопытность.
— Да, разумеется, вы правы! Я предпочитаю работать одна. — Рассвирепев, девушка положила нож и принялась мыть руки в фарфоровом тазу. Собственное возмущение графом раздражало ее еще больше, чем его высокомерие. Почему она так легко поверила в его невиновность? И что еще хуже, испытала при этом невероятное облегчение? Какая ей-то разница, виновен или нет в смерти Изабеллы этот напыщенный холодный вельможа с такими сильными длинными пальцами, богат он или красив…
— Вы так и не сказали мне, — оторвал ее от размышлений его голос, — что именно убедило вас в моей невиновности. Впрочем, ответ более чем очевиден: вы совершили это преступление.
— Милорд, вы, должно быть, шутите? Я? Убийца?
Уголки ее губ чуть дрогнули в улыбке, или это ему показалось?
— Я никогда не шучу, — процедил сквозь зубы граф. Он не преувеличивал, и это было понятно не только по его ледяному тону. Бьянке было известно, что этот Йен Фоскари, граф д'Аосто — один из самых богатых и красивых аристократов Венеции. И еще он холостяк, на которого с надеждой поглядывают все незамужние женщины. Граф был известен как человек каменный, холодный, отрешенный от всего и лишенный каких бы то ни было эмоций. Лишь самые близкие его друзья, например Арборетти, знали его совсем другим, впрочем, в последние годы он и перед ними редко демонстрировал свою истинную, живую натуру.
Да, в последние два года Йен стал совсем другим. Правда, внешне он оставался таким же умным и блестящим собеседником, каким был прежде, но совсем перестал смеяться и улыбаться. Даже его брат Криспин не мог растопить той ледяной глыбы, в которой укрывался Йен, а ведь дня после несчастного случая не проходило, чтобы он не пытался сделать этого. Похоже, Йен твердо вознамерился держаться от всех на расстоянии, чем приводил в ужас мамаш юных синьорин, мечтавших выдать за него замуж своих дочерей.
Зато Бьянка не испугалась графа, когда этот каменный истукан ни с того ни с сего обвинил ее в убийстве. Расправив плечи и призвав на помощь всю решимость своих двадцати четырех лет, Бьянка смело посмотрела ему в глаза:
— Милорд, как и многие женщины, которых почему-то считают неспособными к образованию, Изабелла была неграмотной. Она не могла написать вам записку — так же, как я не способна лишить человека жизни, как вы не способны испытать хоть какое-то чувство из-за вашей высокомерности и толстокожести. — Она чихнула три раза кряду. — Святая Лючия, скажи мне, чем вызвано это бесконечное чихание?
Утерев рукавом нос, Бьянка попыталась обуздать закипавший в ней гнев. Она нашла в комнате труп вместо живой подруги, встретила этого надутого истукана, который не нашел ничего лучше, чем обвинить ее в убийстве, а тут еще собственный организм предал ее, подцепив эту мерзкую простуду, которая не дает ей покоя! Девушка чувствовала, что еще немного — и она сорвется.
Йен украдкой наблюдал за ее отражением в оконном стекле, видел, как его собеседница пытается справиться с чиханием, и… не чувствовал ничего похожего на превосходство. Уже так давно никто не производил на графа какого-то впечатления, что он и забыл, как можно себя при этом чувствовать. Однако похоже, девушка пришлась ему по нраву, и скрепя сердце Йен вынужден был признаться себе, что восхищен ею. Ее уверенность в собственной невиновности была так проста, естественна и очевидна! Только сейчас Йен Фоскари понял, что не знает имени этой необыкновенно умной и красивой женщины, хотя она, несомненно, знала, кто он такой. Даже думая о том, что она может оказать неоценимую помощь в расследовании убийства Изабеллы, граф не мог не замечать изящных изгибов ее стройной фигуры, ее блестящих локонов, выбившихся из прически и пляшущих на ее шее, и…
Он что, лишился рассудка?! Возможно, эта женщина — убийца. Ум женщины настолько изворотлив, что она может сделать все, что угодно, лишь бы казаться невинной и сбросить со своих хрупких плеч груз вины. Йен уже давно усвоил этот урок и не позволит одурачить себя еще раз, какими бы интересными ни были плечи этой особы, что стоит сейчас перед ним.
