Тот шарахнулся, выронил с испугу грязную тарелку из рук. Хорошо хоть не разбилась.
Дюммель отхлебнул из стакана. Поморщился. Взял шляпу со стула.
— Спросят, — по делам пошел! — буркнул, уходя, корпевшим над конторскими книгами служащим. Те согласно закивали, как заведенные.
Послонявшись по пыльной раскаленной добела улице, барон нанял за двугривенный фаэтонщика и покатил на озеро купаться. Когда выехали за город, извозчик — загорелый до эфиопской черноты малый в домотканной холщовой рубахе, таких же портках и меховом несмотря на жару малахае, подхлестнул лошаденку и затянул что-то тоскливо-протяжное.
— Не вой! — строго сказал герр Дюммель.
— А? — обернулся тот.
— Малахай зачем напялил, спрашиваю?
— Жару жара режет, — непонятно ответил сарт. — Летом горячий чай пей, одевайся тепло — хорошо!
— Азият! — с чувством сказал Дюммель. Хотелпрезрительно, получилось наоборот: вроде бы восхищается. Расплачиваясь возле полосатой купальни, наказал:
— Вечерком, как солнце садиться начнет, обратно за мной приедешь.
— Деньги вперед давай — приеду, — озорно сверкнул раскосыми глазами малый.
— А это не видел? — Дюммель сложил пальцы кукишем, поднес к приплюснутому фаэтонщикову носу. — И так прискачешь как миленький.
Сарт сплюнул и стал разворачивать фаэтон. Немец заковылял по песку к досчатой раздевалке.
— Эй, баткя!
Дюммель оглянулся. Стоя в фаэтоне извозчик издали показывал ему дулю.
— Это себе возьми! У меня ба-алшой есть!
Герр Дюммель даже присел от такого неслыханного оскорбления.
— Я т-тебе!
Но фаэтонщика уже микиткой звали. Чертыхаясь по-русски и по-немецки, барон разделся и полез в теплую, как парное молоко, воду.
— Дурака нашел, — бормотал он, имея в виду Симмонса, и блаженно сощурил глазки. — Он отдыхать будет, а я — работай? Нет уж, отдыхать, так всем отдыхать,
Он вспомнил усердно склоненные над конторскими книгами белобрысые головы служащих и с удовлетворением произнес вслух:
— Пусть дураки пашут.
Откуда ему было знать, что тотчас после его ухода работнички захлопнули книги и отправились в кабак пить пиво.
Поздно вечером, добравшись наконец пешком (не приехал-таки паршивец-фаэтонщик) до своей конторы, герр Дюммель ткнул ногой дремавшего на крылечке сторожа, а когда тот вскочил, испуганно моргая спросонья, спросил, свирепо выпячивая челюсть:
— Спрашивали?
— Так точно, спрашивали.
— Кто?
— Из обчества Рязано-Уральской железной дороги.
— Опять спишь, сукин сын?
— Никак нет-с, ваше благородие. Бдю-с…
— Ну, Ванька, смотри у меня!
Сторож поспешно подобрал с крыльца старое одноствольное ружье, вытянулся, выпятив грудь, и гаркнул во всю глотку:
— Слушаюсь, ваше благородие!
— Тише ты, черт!
— Есть, тише! — еще громче заорал сторож. Дюммель махнул рукой и вошел в дом. В столовой, возле прикрытого салфеткой ужина белела какая-то бумажка. Дюммель засветил свечу в бронзовом подсвечнике.
Предприятие «Караванный путь Хива — Уральск «Общества Рязанско-Уральской железной дороги» предлагало свои услуги по перевозке грузов для строящихся хлопкозаводов.
— Опоздали, голубчики! — герр Дюммель скомкал записку, швырнул в темный угол комнаты. — Сами дорогу построим. Да еще вас, глядишь, по ветру пустим.
Он снял салфетку и, придвинув стул, принялся за ужин. Холодная курица застревала в глотке. «Могли бы догадаться, черти! — подумал немец. — До каких пор все надо подсказывать?» Сам того не замечая, он даже в мыслях старался подражать шефу.
Бутылка смирновской отыскалась в буфете на кухне. Дюммель налил полный стакан, выпил и закусил огурцом. Проклятый фаэтонщик не шел из головы, вертел, окаянный, смугло-чумазым кукишем, скалил зубы.
«Встречу на улице, все бока обломаю, — мрачно решил немец. — Попадись только!».
После второго стакана мягко закружилась голова, все вокруг стало простым и доступным, лишь где-то на задворках сознания маячил Симмонс — строгий, в щегольском сером костюме.
— Подумаешь, вундеркинд! — громко сказал repp Дюммель, и голос его задрожал от обиды. — За людей никого не считает. Я кто ему — ломовая лошадь? Зигфрид то, Зигфрид другое! А сам пальцем о палец не стукнет!
Он плеснул в стакан оставшуюся водку и, зажмурясь, опрокинул в рот. И тут его осенило: «Какой же он, Дюммель, дурак! Какой идиот! Да Симмонс просто-напросто ревнует его к своей супруге! Конечно, ревнует! Разве он ей… Разве она ему пара? Конечно, нет! Вот он, Дюммель, — совсем другое дело! Мужчина солидный, в теле. А что Симмонс? Стрекотун-кузнечик! Таких женщины не любят. И что она — такая красивая — в нем нашла?
