– Семен, сколько можно, – укоризненно произнес Зеленский, подходя к столу. – Я же неоднократно предупреждал, что до завершения проверки тестовой группы запасы нельзя трогать.
– Простите, Михаил Николаевич, – с виноватым видом отозвался Семен, не выпуская из рук огурца. – Но сколько уже тестов было. У вас все всегда идеально! Я точно знаю, уже и отгрузка новой партии запланирована на следующую неделю. Центральная выделила грузовой блок. Когда подгонят, будем отгружать для планетарной станции.
– Это еще ничего не значит, – мягко прервал его Зеленский и воздел к потолку пухлый указательный палец: – Я должен все проверить и дать разрешение. А если случится так, что в расчет дозы удобрений случайно вкрадется ошибка? Никто не идеален. Тем более ваш покорный слуга. Мы должны учитывать любую возможность ошибки или трагической случайности. Это, Семен, все-таки орбита Марса. И наши огурцы…
– И помидоры, – быстро вставил Семен, уже слышавший эту речь.
– И помидоры, – согласился Зеленский, – должны быть просто идеальны и безупречны во всех отношениях. Наша оранжерея не просто производит свежие овощи для рациона работников Первой планетарной, но служит исследовательским центром…
– Для изучения изменений свойств органики в условиях орбитального производства, – быстро пробормотал Семен.
Зеленский укоризненно глянул на собеседника и опустил руку.
– Грубо, – печально сказал он. – Или я действительно настолько предсказуем?
– Вы, как всегда, абсолютно правы, Михаил, – пророкотал Павлов, поднимаясь на ноги. – А Семен просто дурачится.
– Спасибо, Николай, – отозвался Зеленский. – Вот вы, вижу, строго соблюдаете орбитальный рацион и дожидаетесь одобрения партии, как и положено по регламенту.
– В него просто огурцы уже не лезут, – наябедничал Семен. – Он сам об этом говорил неделю назад.
– И в самом деле, – спохватился Зеленский. – Я помню этот разговор… Кажется, вы жаловались на отсутствие аппетита?
– Не жаловался, а констатировал, – поправил Павлов. – Это все мелочи. Скажите лучше, Кириллов в оранжерее?
– Начальник станции утром взял управляемый бот и отбыл на совещание. На Центральную поднялся главный администратор Первой планетарной, – произнес Зеленский. – Думаю, до вечера он не вернется. До нашего условного вечера, разумеется.
– Ясно, – сказал Павлов, нависая над столом. – А Петренко? Главный инженер?
– Он был в пятой секции, проверял газоотводящие системы. А что? Что-то случилось?
Николай взглянул на Зеленского. Тот выглядел обеспокоенным, даже взволнованным. Рассказывать ему о своей очередной заявке на перевод со станции не хотелось.
– Все хорошо, – мягко сказал Николай. – Не волнуйтесь. Я просто хотел уточнить задачу. У меня сейчас по плану осмотр строящейся десятой секции, нужно проработать пару вопросов.
– А! – обрадованно выдохнул Зеленский. – Превосходно. У меня большие планы на эту секцию. Надеюсь, вы с Петренко как можно быстрее проведете пусконаладочные работы.
– Всенепременно, – выдохнул Павлов и покосился на рыжебородого техника, доедавшего свой трофей. – Как только кое-кто прекратит расхищать государственные огурцы и найдет ошибку в программном обеспечении климат-контроля.
Семен фыркнул и с возмущением воздел руки к потолку.
– Ну сколько можно! – сказал он. – Нет там ошибки! Просто под каждую секцию приходится писать свою собственную конфигурацию! Лучше бы вы собирали их строго по стандартному плану, а не вносили изменения на ходу!
– Простите, это уже моя вина, – признался Зеленский. – Иногда внести изменения в стандартную конструкцию прошу я. После анализа эффективности работы предыдущих секций, для повышения урожайности я иногда…
– Прошу прощения, – сказал Павлов, направляясь к двери. – Мне пора.
Не слушая голоса за спиной, он решительно направился к центральному коридору, по привычке коснувшись кончиками пальцев белоснежной стены. Он торопился. Хотел снова увидеть звезды.
* * *
Десятая секция оранжереи выглядела почти так же, как и остальные десять – длинная труба в две сотни метров, напоминающая грозный указующий перст, устремленный в глубины космоса. Но в отличие от готовых секций, «десятка» еще не завернулась в гладкие отражающие листы пластали и пока бесстыдно светила железными остовами – переплетением балок и крепежей. Сейчас она походила на схематичное изображение трубы, или, как выразился Семен, на обрезок Эйфелевой башни.
