Звездный человек (журн. вариант) - страница 8
- На меня не обижайся,- сказал он охотнику.-Что делать?.. Не смог сохранить руку, никак не смог. Да и никто не сохранил бы. А мы сейчас повернемся, повернемся.- Он осторожно, но, видимо, сильно обхватил больного и повернул его к себе.
- Не унывай, брат! У нас с тобой еще не все дела сделаны!
- А я ему- что говорю? - вмешался старик.- То же самое! Только зря вы на него время тратите. Лежит, себе, и пускай лежит. Обидно даже за вас! Тяжелый он человек. Излагаю ему, что к чему, а он пальцы в кулачишку сожмет, аж посинеет кулачишка-то. Разве от него дождешься благодарности?
- Ничего, Серафим Яковлевич, скоро мы ему повязочку снимем, он. вам все объяснит… Ну, а как ваши дела? На поправку дело идет?
- Какое там! Болит… Болит, и все.
Сестра сняла повязку. Борис Федорович наклонился над Серафимом Яковлевичем, внимательно осмотрел швы.
- Как он лежит, сестра? - спросил он.
- Крутится,- вздохнула сестра, избегая взгляда Серафима Яковлевича.
- Книжку ему нужно дать, сестрица.
- Хоть бы книжку! Перемолвиться словом не с кем. Слева немой, справа - и того хуже.
- Именно, хуже,-сказал Борис Федорович и подошел к третьей кровати.
- Вот, вот,- продолжал Серафим Яковлевич,- мало того, что носом свистит, так еще по ночам светится. Подумать только! Будто у него в брюхе электросваркой кто занимается. Чудеса! Какой уж тут покой! Опять-таки медицина…
- Все медициной недовольны. Ваше счастье, что пенициллин открыли.
- Это вы оставьте, насчет пенициллина. Все говорят, у вас рука искуснейшая, а как взглянете, кровь сразу останавливается.
Борис Федорович сделал такой жест, будто отогнал назойливую муху, и присел на табурет возле третьей койки.
- Как температура?
- Возьмите, Борис Федорович.-Сестра протянула температурный листок.
Борис Федорович встал:
- Пятьдесят градусов?! Непостижимо! Чем же вы мерили?
- Брала у биохимиков в лаборатории. На триста градусов термометр. Уж как они допытывались, зачем мне нужен такой термометр! -улыбнулась сестра.
Борис Федорович ощупал тело больного, отдернул пальцы.
- Тяжелый шок, до сих пор не пришел в себя. Да у него, я вижу, и анатомические расхождения. Вот эта мышца… бицепс… А вот эту, на груди, вы знаете, сестра? И я не знаю! Три года работал ассистентом на кафедре анатомии - и не знаю!
- Отклонение от нормы? - робко спросила сестра.
- Какие там отклонения! Новые, совершенно новые мышцы! Следовательно, и кость должна быть другой! А почему вы, сестра, не раздели его, почему не сняли этот шутовской балахон?
- Снимали, разрезали, а он сразу восстановился. Мы еще раз разрезали, а он опять…
- А почему я ничего не знаю об этом?
- Вы. Борис Федорович, не поверили бы, накричали бы.
- Вот что, попросите-ка сюда рентгенолога. Пусть поднимется…- Борис Федорович глубоко задумался.
- Григорий Матвеевич пришел,- сказала минут через пять сестра. Она тяжело дышала: рентгеновский кабинет был на несколько этажей ниже.
- Григорий Матвеевич,- обратился Борис Федорович к рентгенологу,- посмотрите-ка. Обратите внимание на общую «архитектуру» организма… И откуда он, неизвестно. Пришел ли он со дна моря, сошел ли с каких-нибудь неизведанных ледников, но ясно одно: эволюция пошла по другому пути, это совсем другое решение.
- Возьмем его вниз,- предложил Григорий Матвеевич.- Что вас интересует?
- Череп, в первую очередь череп, потом попробуйте спять таз… Сестра, вызовите санитаров. Больного в рентгеновский кабинет.
- Человека нужно от смерти спасать -тихо сказал Серафим Яковлевич.- А не обсуждать божественные решения.
- Так то человека,- откликнулся Борис Федорович, и в палате наступила тишина.
Серафим Яковлевич замолчал, замер у стены охотник.
- Как?! Так что же вы его здесь держите? Как это можно людей с нечеловеком в одну палату класть!
В рентгеновском кабинете был сумрак. Пораженные необычно малым весом больного, санитары положили Человека на твердый, покрытый линолеумом стол.
- Начнем,- сказал Григорий Матвеевич и щелкнул выключателем на пульте рентгеновского аппарата.
Светящаяся в темноте стрелка поползла вверх, и сразу же вокруг одного из концов горизонтальной рентгеновской трубки появился свет. Григорий Матвеевич увеличил напряжение, по пластмассовому цилиндру трубки с треском поползли синие искры. Григорий Матвеевич выключил установку и зажег свет.
