– Никогда не верьте мужчинам, которые носят галстук-бабочку.
– Откуда я могла знать.
– Запоздалое предупреждение.
Она слегка хлопнула его по груди.
– Уинстон рассказал, что пережил то же, что и я. Я видела слезы в его глазах, когда он говорил об этом. Потом он попросил меня сходить с ним в кафе. Это выглядело совершенно безобидно. Господи, он же мой коллега, учитель. Мне стало жаль его. Видимо, ему надо с кем-то поговорить. Я думала: «Смотри, у других людей тоже проблемы», и считала, что будет полезно куда-нибудь сходить, проветриться. В общем, я согласилась. Всего одна чашечка кофе. Правда, как только мы оказались за пределами школы, его как подменили. Мне стало не по себе, я проглотила кофе, сказала какие-то слова сочувствия по поводу его личной драмы и поспешила уйти. А на следующий день в буфете он стал вести себя совершенно неприлично, клал руку мне на колено, трогал волосы. Это было отвратительно. Я стала его избегать и даже на перемене не выходила из класса. Он караулил меня, а я опасалась оставаться с ним наедине.
Энжи задумалась и замолчала, уставившись на свои сцепленные руки. Джефферсон увидел, что они дрожат, накрыл их ладонями и поразился, какие они ледяные.
– Чем больше я пыталась отделаться от него, тем активней становились его преследования. Уинстон приставал ко мне в школе, названивал домой. Дарил подарки, которые я не хотела брать. Присылал цветы. В конце концов, я пожаловалась начальству. Его предупредили, чтобы он оставил меня в покое. Он не послушался. Более того, после этого стало еще хуже. Через пару недель его уволили. Он продолжал звонить. Я три раза меняла номер телефона, но он умудрялся узнавать мой новый номер. Иногда он злился и говорил, что я сама во всем виновата, но он готов простить мне то, что я испортила ему жизнь. Иногда он плакал и умолял вернуться к нему. Вернуться к нему? Мы всего лишь выпили вместе кофе. Мне пришлось обратиться в полицию. Я получила охранный ордер. Тогда он стал постоянно торчать на другой стороне улицы напротив моего дома, на минимальном расстоянии, которое допускал ордер.
Я переехала в другую квартиру, как мне казалось, более безопасную. Но я уже не владела собой. Находилась в постоянном возбуждении, будто выпивала по сто чашек кофе за день. Вздрагивала, если кто-то из детей заходил мне за спину. Я почти не могла спать, а когда засыпала, видела жуткие кошмары. В итоге я стала опасаться за мое душевное здоровье. Казалось, я реагирую неадекватно и только усугубляю положение. Постоянно спрашивала себя, что я сделала не так. В последний день перед началом летних каникул в школе я вернулась в мою новую квартиру. Дверь была заперта. Все вещи лежали на своих местах, ничего не пропало. Я прошла в спальню и заметила, что ящики комода приоткрыты. Потом увидела на кровати плюшевого медведя. Огромного плюшевого медведя-панду размером почти с меня. У него на шее была повязана красная лента, похожая на перерезанное горло.
Воспоминания заставили Энжи вздрогнуть. Джефферсону пришлось сделать над собой усилие, чтобы сдержать хлынувший гнев.
– Я позвонила в полицию, они сказали, что арестуют Уинстона, если смогут найти. Я никогда не испытывала такого ужаса, никогда не чувствовала себя такой беззащитной. Побросала в чемодан кое-что из вещей и села в машину. Позвонила нескольким друзьям и сказала, что уезжаю, объяснила, почему. Но я никому не сказала, куда еду. Потому что сама не знала, куда. Казалось, как бы далеко я ни уехала, этого будет мало. Я так испугалась, что перестала пользоваться телефоном и банковской картой, только звонила в полицию из телефона-автомата. Вы знаете, как трудно в наши дни найти телефон-автомат? Но они так и не поймали его. Мне стало казаться, что он дышит в спину. У меня кончились деньги и надежда. И тогда я вдруг увидела ваше объявление.
Энжи надолго замолчала.
– Вот поэтому, – она наконец нарушила молчание, – сейчас здесь, посреди озера на катере мне так легко и весело. И я знаю, здесь он меня не достанет.
Джефферсон понимал, что должен испытывать облегчение оттого, что ее радостное возбуждение не имеет отношения к нему. Он пытался убедить себя, что не чувствует разочарования по этому поводу, но ничего не мог с собой поделать. Его это расстраивало.
