Пэдамба совершают религиозные церемонии, толкуют сны и приметы, предсказывают судьбу, Бичжуа — попросту говоря, шаманы. Фантастическими танцами они доводят себя до исступления, заклинают духов, вызывают дождь, насылают порчу на неугодных. Дами специализировались на колдовстве. Их коронным номером является изгнание злого духа через рот. Байданы занимаются только лечением больных. Их название, вероятно, происходит от санскритского байдья-лекарь. Но наибольшим почетом пользуются жрецы сричжанга — толкователи священных книг, хранители религиозных традиций.
Одного такого сричжангу по званию и откровенного шамана по существу мне довелось повидать в охранном лесу, посвященном богине Матери. На моих проводников сильное впечатление произвела его весьма банальная, даже несколько трафаретная проповедь. Меня же больше всего заинтересовала железная чашка, к которой святой отшельник изредка прикладывался.
Высеченные в голубой скале ступени круто поднимались вверх и пропадали в черной колючей дыре под колоссальным деодаром, увешанным разноцветными ленточками. Казалось, дерево цвело. Скала была источена ходами, гротами и кавернами. Округлые причудливые своды бесчисленных пещер выглядели отшлифованными. В сумрачной их глубине чудились красные мерцающие огоньки. Возможно, это тлели на каменных алтарях курительные палочки. В одной из ниш, где был выбит грубый барельеф Хэваджры, на охапке соломы сидел мой герой. Узкие и прямые, как дощечки, ладони его были сложены одна над другой и ребром касались впалого живота. На языке пальцев это означало медитацию. Широко раскрытые, привыкшие к вечному сумраку глаза переливались стеклянистой влагой.
На голове его была красная остроконечная шапка сакьяской секты, меховую, выкрашенную в оранжевый цвет чубу он набросил прямо на голое тело. Различалась темная впадина живота, резко обозначенные ключицы и ребра. Они не шевелились: отшельник не дышал. В нищенской чаше у ног мокли красноватые высокогорные мухоморы, издававшие тонкий запах мускуса и брожения. Подобно сибирским шаманам и жрецам древних ацтеков тантрийские ламы изредка пили настой из ядовитых грибов, который придавал им божественную прозорливость и вдохновение. Заклинатель оставался недвижим, как изваяние. Трудно было понять, жив он или дух его давно уже отлетел от пустой оболочки, покинул ее, как бабочка-кокон.
Перед Темным Властелином на северной стене лежал зеленый дамару, связка сухой травы и ярко раскрашенный бубен, на котором были нарисованы круторогие бараны, Солнце, Луна и зубастый дух. Несмотря на красную камилавку сакьяской секты, сричжанга явно склонялся к черношапочному шаманству. Горцы считают, что встреча с таким дугпой — наставником волхований, всегда опасна, даже если тот настроен дружелюбно и соглашается помочь.
— Что вам здесь нужно? — спросил сричжанга, не разжимая тонких высохших губ. Казалось, что голос прозвучал откуда-то со стороны. — Жизнь — всегда страдание. Источник ваших мучений один — желание. Чтобы не страдать, надо от него отрешиться, надо не жить. Он потянулся за молитвенной мельницей и раскрутил ее. — Не привязывайтесь сердцем к вашим детям, не копите добро и не сожалейте о нем, когда придут притеснители. Научитесь видеть в них благодетелей, которые освобождают вас от желаний, отравляющих бытие.
— Вам не дано знать последствий вмешательства в предопределенный порядок вещей. Я же, которому открыты концы и начала, вижу, как одно заблуждение цепляется за другое. Где же мне нарушить течение неизбежности? В каком месте сделать попытку остановить то, чему все равно предстоит неизбежно свершиться? Нет, я не могу ухудшить свою карму такой ответственностью. — Сричжанга оставил хурдэ и отпил немного из железной чаши с настоем мухоморов. Стеклянистый блеск его желтых белков усилился, а зрачки расширились настолько, что поглотили радужку. Пристальный, полубезумный взгляд вызывал неприятное ощущение.
Сеанс прорицания был окончен.
О встрече с таким дугпой я написал рассказ «Камень желаний», который был напечатан в журнале «Наука и — религия». Я вспомнил о чаше с грибами, когда познакомился в одном из последних номеров «Природы» со статьей о действии мухоморов на человеческий организм. Там же приводились снимки енисейских писанцев, на которых рукой доисторического ваятеля были запечатлены люди-мухоморы в грибообразных шляпах и звери, неодолимо влекомые на их таинственный зов. Но всего более меня заинтересовала довольно спорная гипотеза автора, отождествившего мухомор с загадочной сомой древних арьев. «Сома» — было написано на алтаре.
