Через полгода после смерти Елизаветы, в ночь на 26 июня 1762 года, Екатерина со своей придворной дамой и Григорием Орловым, её тогдашним любовником, тайно отправилась из Петергофа в столицу, чтобы захватить престол или погибнуть. Единственным козырем Екатерины было то, что её безоговорочно поддерживала гвардия, в которой общими любимцами были Григорий Орлов и четыре его брата. Больше ей надеяться было не на кого.
Княгиня Дашкова в эту ночь была у себя дома. Торжество, неудачу, арест, эшафот - все это она многократно воображала себе в ту страшную ночь. Княгиня не была руководительницей заговора, как она впоследствии пыталась изобразить в своих мемуарах. "Шесть месяцев я была в сношениях со всеми вождями заговора, - пишет Екатерина польскому аристократу Понятовскому, который был её возлюбленным до Григория Орлова, - прежде чем Дашкова узила хоть одно имя". Но во всяком случае Екатерина дорожила такой союзницей, как княгиня, чья преданность доставила ей много друзей среди высшей российской знати.
В 7 часов утра 26 июня Дашкова узнала, что Екатерина вступила на престол. Она поспешила во дворец, новые подданные Екатерины узнали её, подняли на руки и с шумныMИ приветствиями понесли внутрь дворца. Опьяненная триумфальным шествием, княгиня ничего не помнила, её платье разорвали, волосы растрепались. В таком виде онa и появилась перёд императрицей. Бросившись в объятия друг другу, обе молодые женщины могли только повторять: "Слава Богу! Слава Богу!"
Заметив, что на императрице ещё нет голубой Андреевской ленты, составлявшей необходимую принадлежность туалета царствующей особы в России, княгиня снимает эту ленту с графа Панина и надевает на Екатерину.
К вечеру Екатерина выступила из Петербурга с гвардией. На сером коне в мундире офицера Преображенского полка ехала она впереди. Рядом с ней тоже в офицерском мундире ехала Дашкова. За ними следовала блестящая свита и несколько тысяч войска. Две молодые женщины шли во главе армии, чтобы отнять корону у того. кто для одной был мужем, а для другой - крестным отцом.
Ночь застала их в дороге. На одной широкой кровати в деревенском кабачке провели её обе Екатерины, занимаясь рассмотрением манифестов и указов, которые уже были подготовлены для обнародования. На другой день войска с императрицей были уже в Петергофе, где Екатерине был вручен акт об отречении от престола императора Петра 111.
С восшествием Екатерины на трон историческая миссия Дашковой была закончена. Наивная, но гордая княгиня должна была понимать, что она может рассчитывать на милость, но не на дружбу с императрицей, и до самой смерти не могла примириться с этим открытием. Впрочем, кое в чем виновата и сама Екатерина. Она пожаловала своей бывшей подруге звание статс-дамы, отвела ей с мужем покои во дворце и часто по вечерам заходила к ним "запросто". Немудрено, что двадцатилетняя Дашкова окончательно укрепилась в мысли о том, что она - второе лицо в государстве после императрицы. И делилась этими мыслями со всеми своими знакомыми.
Но и это было бы полбеды. В то время образовалась партия при дворе, которая просила императрицу вторично выйти замуж (экс-император к тому времени уже скончался при загадочных обстоятельствах в загородном доме, где его по очереди караулили братья Орловы). В мужья же Екатерине прочили Григория Орлова. Видимо, к тому же плану склонялась сама императрица, безумно влюбленная в своего фаворита. Но в конце концов здравый смысл победил, причем последнее слово сказал мудрый граф Панин: "Воля императрицы для меня священна, но госпоже Орловой я не слуга". С тех пор об этом несостоявшемся браке было запрещено упоминать вообще под страхом сурового телесного наказания.
Княгиня Дашкова же вновь позабыла, что не одна она возвела на престол Екатерину и не она занимает первое место в её сердце. В дружеском кругу она стала очень резко отзываться по поводу слухов о возможном браке. Об этом, разумеется, донесли Екатерине, и под влиянием Орлова она написала князю Дашкову записку: "Я искренне желаю, чтобы княгиня Дашкова, забывая свой долг, не заставляла меня забыть её услуг. Напомните ей это, князь. Мне сообщили, что она позволяет себе в разговорах грозить мне".
