Один эпизод, произошедший в самом начале правления Шамиля, дает достаточно четкое представление о том, каким образом этому человеку удалось получить практически абсолютную власть и так долго её удерживать.
Чеченцы, изрядно утомившиеся от постоянных столкновений с русскими войсками, решили обратиться к Шамилю - тогда ещё имаму только Дагестана - с просьбой позволить признать над собой власть России. Просьба была настолько рискованной, что чеченцы долго ломали голову, через кого её передать Шамилю. И решили - через его мать, Баху-Меседу. Имам так любил её, что все просьбы исполнял безоговорочно, как завет священного Корана. Пожилой женщине чеченцы предложили немалые деньги за посредничество, и она соблазнилась.
Шамиль выслушал просьбу матери и... на три дня заперся в мечети. Положение его было действительно незавидным. Простить дерзкую - немыслимо, наказать собственную мать - слишком тяжело. И он наконец придумал средство.
Шамиль вышел из мечети на площадь, туда же привели его мать, покрытую белой чадрой. Имам заявил:
- Правоверные! Я должен объявить вам страшную вещь. Чеченцы, забыв свой долг и клятву, принесенную ими перед Аллахом и Магометом, в сердцах своих положили дерзкое намерение покориться гяурам и не устыдились послать депутатов к несчастной моей матери. Она, слабая женщина, решилась ходатайствовать за безумных. Я трое суток молился и просил Аллаха просветить меня. И Аллах отвечал: "Кто первый высказал тебе такое постыдное намерение, тому и дай сто ударов плетью". По воле Аллаха я должен дать эти сто ударов моей матери.
Народ пришел в ужас от этих слов имама, а Шамиль перешел к делу: приближенные мюриды сорвали с его матери чадру и схватили за руки, а Шамиль взял плеть. После пятого удара женщина лишилась чувств, а Шамиль бросился к её ногам и на коленях сказал:
- Я просил Аллаха о помиловании, и он сказал, чтобы остальные девяносто пять ударов я принял на себя. Теперь бейте меня, да смотрите, если кто пропустит хоть один удар, того я тотчас же заколю.
Шамиль терпеливо снес удары, а затем приказал привести к себе чеченских депутатов. Те явились в страхе, ожидая смертной казни, но Шамиль отпустил их со словами:
- Вы видели, что здесь было. Возвращайтесь к народу вашему ч расскажите ему об этом.
Больше никто из горцев и не помышлял о том, чтобы подчиниться России.
Однако события развивались так, что 18 августа 1859 года Шамиль со всем своим семейством и ближайшим окружением был вынужден бежать в укрепленный аул Гуниб в Южном Дагестане. С собой он, между прочим, вез: золото и серебро на шести лошадях, драгоценности на одной лошади, книги на семнадцати лошадях, ружья - на трех, ещё на трех - шашки, пистолеты, кинжалы и панцири, а на сорока лошадях - платья жен. По дороге его ограбили, и в Гуниб он приехал практически нищим. Тот факт, что горцы осмелились посягнуть на имущество имама, красноречивее всего говорил о том, что правлению Шамиля пришел конец.
Аул Гуниб, расположенный на вершине высокой горы, представлял собой практически неприступную крепость. Тем не менее нашлись доброжелатели из местных жителей, указавшие русским солдатам путь по скалам со стороны, противоположной основным воротам. Сто тридцать добровольцев, используя лестницы и крючья, в полной тишине вскарабкались на стены. Осажденные спохватились слишком поздно, и к шести часам утра после ожесточенной перестрелки аул был взят. Шамиль был вынужден сдаться, что само по себе для мусульманского мира того времени было фактом беспрецедентным.
Командовавший операцией полковник Лазарев встретил высокопоставленного пленника такими словами:
- Шамиль! Всему миру известно о твоих подвигах, и слава их не померкнет, если ты, покорясь судьбе, выйдешь сегодня к главнокомандующему и предашься великодушию государя императора. Ты спасешь от гибели тысячу человек, оставшихся в живых и тебе преданных. Заверши свои славные подвиги поступком благоразумия и великодушия, и твое будущее, а также будущее твоей семьи будет обеспечено.
Шамиль последовал совету полковника, его с почетом отправили в Россию. В Санкт-Петербурге его принял сам император, затем в Москве местное общество, особенно дамы, нашло его "премилым стариком". Наконец он прибыл в назначенную ему для проживания Калугу и стал с нетерпением ожидать приезда своих жен и детей.
