- Чей закон есть на таковое злодеяние? - спросил Петр свою невестку.
- Вначале Божеский, а потом государев, - отвечала царица.
- Что же именно законы сии повелевают? Не то ли, что "проливая кровь человеческую, да прольется и его"?
Царица вынуждена была согласиться с тем, что за смерть полагается смерть.
- А когда так, - подвел итоги Петр, - порассуди, невестушка, ежели тяжко мне и закон отца или деда моего нарушить, то коль тягчее закон Божий уничтожить? Но ежели кто из вас имеет смелость, то возьмите на души свои сие дело и решите, как хотите, - я спорить не буду.
Смельчаков, однако, не нашлось. Никто не желал ни брать на себя ответственность, ни делать то, на что у самого государя очевидной охоты не было. Хотя обычно Петр не боялся нарушать законы, в том числе и законы Божий, не говоря уже о тех, которые были установлены его отцом и дедом. А слабость, проявленная им по отношению к "Марьюшке", была едва ли не единственной в его жизни: "царь-плотник" не гнушался и лично голову отрубить, если считал сие за благо.
Казнь состоялась 14 марта 1719 года на Троицкой площади близ Петропавловской крепости. Все, в том числе и приговоренная, были уверены, что в последнюю минуту государь дарует Марии Гамильтон свое помилование. Действительно, Петр был ласков с юной (ей ещё 19 лет не исполнилось!) женщиной, простился с нею, поцеловал её в лоб и даже, по некоторым свидетельствам, дал ей слово, что к ней не прикоснется нечистая рука палача. Но в заключение якобы сказал:
- Без нарушения божественных и государственных законов не могу я спасти тебя от смерти... Итак, прими казнь и верь, что Бог простит тебя в грехах твоих. Помолись только ему с раскаянием и верой.
Через несколько минут голова грешной красавицы скатилась с плахи на помост. Слово свое Петр сдержал - сам поднял её и показал толпе, хотя обычно это дело палача. Но царь пошел ещё дальше: поцеловал голову прямо в губы, подчеркивая, что по-прежнему восхищается красотою своей давней любимицы.
Для людей, хорошо знавших Петра, в этом поступке не было, впрочем, ничего из ряда вон выходящего. Поскольку царь считал себя человеком, чрезвычайно сведущим в анатомии, то он к тому же воспользовался случаем, чтобы показать и объяснить присутствовавшим при казни различные жилы, "соединявшие тело с головою и важные для жизни". Закончив свою маленькую импровизированную лекцию, Петр вторично поцеловал мертвую голову, затем бросил её на землю, перекрестился и уехал с места казни.
Как известно, Петр был человеком чрезвычайно практичным. Оставшшиеся после казненной драгоценные вещи он велел конфисковать в казну. А вместе с украшениями и безделушками приказал конфисковать и сохранить самое драгоценное, что было у фрейлины: её прекрасную голову. Сей "экспонат" поместили в большую стеклянную банку со спиртом и целых шесть лет - до смерти Петра - хранили в особой комнате при кунсткамере. Последний год голова Марии Гамильтон провела в обществе ещё одной головы, также принадлежавшей при жизни любимцу императора и императрицы, безжалостно казценному по приказу Петра.
До смерти Екагерины 1 головы находились в кунсткамере и их можно было видеть. Затем сочли за благо убрать их с глаз долой: все-таки консервация не входила в ритуал христианского погребения. Затем о них забыли. И не вспомнили бы, не обрати шестьдесят лет спустя дотошная президент Академии наук внимания на то, что слишком много денег уходит в кунсткамере на спирт.
Екатерина II, налюбовавшись на головы. приказала все-таки предать их земле. И останки Марии Гамильтон и Виллима Монса были закопаны там же в кунсткамере, в подвале. Времена изменились, и былого интереса к "уродцам" и "монстрам", особенно таким, которые по рождению принадлежали к высшей российской знати, в обществе уже не испытывали.
"Дело Гамильтон" продолжения не имело. Ни одна российская аристократка впоследствии не подвергалась обвинению в "блудной жизни" или "детоубийстве", хотя и супружеских измен, и выкидышей. и преждевременных родов при дворе случалось куда больше, чем в среднем по России. Просто остальных царей (и цариц) это интересовало куда меньше, чем Петра.
