Завтрак прошел в суете и спешке. Из кухни принесли кусочки горячего мяса, маленькие круглые булки и глиняные горшки с элем. К еде тут же со всех сторон потянулись руки — каждый пытался ухватить свою долю горячего мяса с хлебом, за которые он заплатил один пенни, и запить все это кружкой дешевого эля.
Аджетта стояла у стола и следила, чтобы все взяли свою порцию и никто не прихватил еще и чужую. Мистер Манпурди обмотал руки красной тряпкой, чтобы не было видно бинтов, которые скрывали его стигматы. Девочка пристально смотрела на него. Он никогда никому не разрешал посмотреть на кровавые рубцы бесплатно. Следя за тем, как он ест, Аджетта поняла, что ему дается это с большим трудом. Держа руки в неудобном положении, мистер Манпурди пытался поднести кусочек хлеба ко рту. Аджетта надломила маленькую хрустящую булочку, взяла с тарелки кусок мяса и засунула его в булку. Отдав ее Манпурди, она улыбнулась. Он благодарно кивнул ей в ответ.
Аджетта не горела желанием посмотреть на следы распятия на ладонях Манпурди. Она не доверяла религии. Неужели всемилостивый Господь спокойно смотрел бы на то, как она прозябает в нищете? Стигматы на руках Манпурди не вызывали у нее никаких чувств. Вот верблюд, которого она однажды увидела в зверинце Гуга — его привезли из Аравийской пустыни, — был куда интереснее, чем руки Манпурди. Для нее мистер Манпурди был таким же, как и все остальные уродцы, торгующие собой, — на постоялом дворе их собралось немало. Здесь жил мальчик с кожей как у жука, женщина с тремя руками и девушка с такими большими ушами, что ее называли человек-слон. Она уже видала таких.
Аджетта знала, что некоторые увечья люди наносят себе сами. Однажды она видела, как какой-то мужчина утыкал лицо утиными перьями, а потом заявил, что он наполовину орел. Другой подпилил себе зубы так, чтобы они стали похожи на волчьи клыки, и выкрасил кожу чайной заваркой.
Но мистер Манпурди был другим. Он был мягким и добрым человеком и не считал себя важной птицей. Все, что отличало его от других, — это кровоточащие, никогда не заживающие раны на руках и рассказ о том, как однажды ночью, во сне, на него снизошло страшное видение, а потом появились стигматы.
Дагда Сарапук медленно вошел в столовую и сел в самом конце стола. Он посмотрел на Аджетту и улыбнулся, взяв с тарелок хлеб и мясо. Потом наклонился к Манпурди и что-то тихо сказал ему. Аджетта не разобрала что.
В эту минуту она заметила, как из кухни вышел ее отец, он нес поднос с едой. Прежде чем подняться по лестнице, отец прошептал ей на ухо:
— У нас новый постоялец, и это особенный постоялец. Поэт. Он приехал вчера вечером и не хочет, чтобы его беспокоили. Все время сидит у себя в комнате. Я сам буду носить ему еду. Понятно?
Кадмус повернулся и зашагал по лестнице на верхний этаж. Такое поведение отца заинтересовало Аджетту. Она пошла за ним, прислушиваясь к его шагам. Дойдя до самой верхней площадки, он остановился и заглянул в пролет, потом поставил поднос на маленький столик и достал из кармана ключ. Аджетта спряталась за стеной в начале последнего лестничного марша. Она услышала, как ключ вставили в замочную скважину и быстро повернули. Дверь со скрипом отворилась. Аджетта задержала дыхание, чтобы услышать то, о чем будут говорить в комнате.
— Ты ешь нашу еду? — отчетливо проговорил ее отец. — Вот хлеб с мясом. Еще я принес тебе воды. Мне показалось, что таким, как ты, вряд ли понравится эль.
Ему никто не ответил. Аджетта тихо вздохнула, пытаясь услышать хоть что-нибудь, что бы помогло ей понять, кто живет в мансарде. Раздался звон цепей, которые тащили по деревянному полу.
— Вы не могли бы снять с меня это? — произнес кто-то слабым голосом, которого Аджетта еще не слышала. Голос был тихим, ломким и чистым. — У меня нет ни силы, ни желания убегать.
Повисла долгая пауза, потом отец ответил:
— Мистер Гуг сказал, чтобы я был очень осторожным. «Никогда не снимай с него цепей, иначе он улетит», — сказал он.
— И куда же я полечу? На окнах решетки, дверь заперта. Думаете, я проползу под дверью или исчезну через крысиную нору? — сказал узник.
