— Пустите, пустите! — верещал маленький Тетерь. Прижимая локтями сползавшие мокрые трусы, он скользким холодным налимом протискивался то между братом и Валеркой, то между Валеркой и Вовкой. Дран и тут не оставлял рака в покое.
— Ишь ты! Ишь какой! — тыкал он его соломинкой. — Смотри-смотри: почти перекусил! Вот это да! Прям кусачки. Мне б такие! Хотел бы? — пихнул он локтем соседа Фиглю.
— Чего?
— Клешни иметь, чего. Был бы раком! — И Вовка затрясся, видимо, вообразив Фиглю с клешнями и хвостом.
— Вот ещё, на дне сидеть… — обиделся Валерка.
— Тогда рыбой. Окунем или каким-нибудь лещом! — При слове «лещом» Вовка звонко шлёпнул соседа по мокрому толстому заду.
— Не-е, — не согласился тот. — Споймают. На удочку или на сеть.
— А ты не клюй.
— Да, не клюй! Это я сейчас знаю, что не надо клевать, а буду рыбой, я же не соображу.
— А я бы хотел! — вскричал Тетерь-младший. — А ещё бы я хотел быть дельфином и жить в море!
— А я бы лучше акулой, — заявил Дран.
— Акул тоже, бывает, едят, — вставил Валерка.
— Пусть попробуют. Сразу голову откушу!
Наконец банку перенесли под кусты в тень и занялись ухой. Алёшку отправили чистить улов. Сквозь лиственную завесу к нему пробивались голоса:
— … рака… Когда рака?
— Рака в последнюю очередь.
Потрескивали сучья, кто-то шумно дул в костёр.
— А говорили, раки в нашей Ирше перевелись, — продолжался разговор у костра. — Они, правда, вкусные?
— О-о-о! — протянул Славик. — Объедение! Особенно хвост!
— Говорят, и клешни.
— Они же костяные! — воскликнул кто-то, похоже Тетерь-старший.
— Дурак — «костяные»?! Это только сверху костяные. Внутри они нежные. Нежные и сочные! Пальчики оближешь!
— Чур мне одну клешню!
— А мне вторую!
— А мне хвост!
Папуасы, как заворожённые, столпились у костра. В закоптелой кастрюле побулькивало. Сверху в ней кружили угольки, зола, разомлевший ольховый лист, зато глубже угадывалась богатая рыбная и картофельная гуща. Фигля беспрестанно туда заглядывал и втягивал ноздрями ароматный пар.
— Ух пожрём! — потрясал он ладонями живот. — Слав, одну ложечку, а?..
— Слав, и мне!
— А веслом по горбу? — спросил Славик, невозмутимо помешивая варево скрюченной алюминиевой ложкой.
Тетерь-младший, улучив момент, сунул в кастрюлю веточку и обсосал.
— Вот троглодиты! Не готово же, — ворчал для порядка вождь, однако дал-таки всем по ложке.
— Вкуснятина-а-а! — пропел Тетерь-старший.
Фигля с блаженной улыбкой закатил от удовольствия глаза:
— Жир по жилам растекается!
Когда очередь дошла до Алёшки, ему под дружный хохот поднесли в ложке варёный ольховый лист.
Провожаемый смешками, Алёшка отошёл и опустился на прохладную траву под кустами. Рядом покоилась банка с раком. Словно две травинки, из неё торчали усы. Одна травинка-ус была надломлена. Тёмное членистое существо словно окаменело. Лопух легонько постучал по стеклу. Усы дрогнули, задвигались лапы, но хвост упёрся в стенку.
«Наверное, ему тут неудобно и тесно», — подумал Алёшка. Он вспомнил, как сам час назад застрял в корнях под водой и как это было страшно… Наверное, и раку сейчас так же.
Животное приблизило к стеклу заострённую панцирную голову, и мальчишка увидел его глаза. Чёрные бусинки на стебельках. Они глядели прямо на него. Это было странно. Рыба никогда не глядит на человека, даже когда он ей, ещё живой, вспарывает брюхо. Она смотрит куда-то вбок, в небо, вообще никуда. Рак же уставился прямо в глаза Алёшки…
— Рака не пора варить? — долетело от костра.
Алёшке почудилось, будто животное в банке вздрогнуло. Нет, это, скорей всего, качнулась ветка, и по банке скакнуло пятнышко света.
«А ведь и я мог бы родиться раком», — поразила Алёшку неожиданная мысль. Он как будто даже ощутил на себе твёрдый панцирь, тяжёлые зазубренные клешни вместо рук, длинные усы-антенны…
— Рака! Рака сюда!
Алёшка испуганно уставился на машущих руками мальчишек. Невидимый панцирь свалился с него, и он снова стал человеком.
— Лопух, ты что, оглох?! Рака тащи, тебе говорят!
Алёшка снова заглянул в банку. Оттуда по-прежнему всё так же выразительно глядели на него чёрные бусинки глаз.
Прошла минута, другая… Ожидавшие потеряли терпение.
