Но постепенно он забыл и про вчерашнюю неудачу, и про папуасов. Блики от мелких волн чередой пробегали по его щекам, веснушчатому носу, по оттопыренным, обгорелым на солнце ушам. Река частыми складочками набегала на лодку, а мальчишке чудилось: это лодка скользит вперёд кормой и тянет за собой на цепи весь берег.
Если вообразить, что речная рябь — это не рябь, а широкие морские волны, то лодка вполне сойдёт за эсминец или линейный крейсер. И вот уже звучит команда капитана (капитан, само собой, Алёшка): «Пр-раво руля!» — «Есть право руля», — отвечает штурман (в роли штурмана также Алёшка). — «Лево руля!» — «Есть лево руля!».
Лодка будто и вправду слегка повернула влево и закачалась с борта на борт, как на океанских волнах.
«Полный вперёд!».
В это мгновение лодка на самом деле дёрнулась вперёд, да так, что он едва не рухнул на ржавое днище.
— Попался, Лопух? — загоготали сзади. — Не ждал?!
Алёшка обернулся: лодка была полна мальчишек. Некоторые ещё не впрыгнули и висели на бортах, полоща ноги в воде. Это были папуасы.
— Ага-а-а! Ха-ха-ха! — непонятно чему радовались они.
На середине лодки, удерживая равновесие, стоял Слава Козякин. Видно, неспроста он был вождём: на шее у него на длинном кожаном шнурке болтался ключ от отцовской лодки — той самой, на какой они все теперь находились. Славик единовластно решал, кого взять в плавание, а кого нет. Как бы в напоминание об этом он время от времени крутил ключ на пальце, как пропеллер, задевая порой головы своих подчинённых.
Сейчас вождь приставил к нижней губе трубчатую ножку ключа, пронзительно свистнул и кивнул на растерянного Алёшку:
— В плен его.
— В плен! В плен! — обрадованно подхватило племя. — Будет знать, как огурцы красть!
— Из-за него малому Тетерю опять уши надрали.
— В плен Лопуха!
Братья Тетери, оба в одинаковых чёрных трусах, живо приладили вёсла. Между лодкой и сушей быстро расширялась зыбкая полоса воды.
Глядя на удаляющийся берег, Алёшка не знал, радоваться ему или огорчаться: он вроде бы участвовал в плавании, но участвовал не как папуас, а как пленник.
Тетери гребли, как на состязаниях. Младший вскакивал вместе с веслом, затем снова падал на скамью и откидывался на спину, так что казалось, это не он двигает веслом, а весло таскает его за собой. Лодка раскачивалась, визжали уключины. За кормой бурлило, и даже брызги взлетали фонтаном. Оказалось, это Вовка Дран плыл сзади и подпихивал лодку.
— Что, Лопух, не ндравится? — высунулась над кормой его мокрая черноволосая голова. Минутой позже Вовка набрал в рот воды и пустил её тоненькой струйкой в Тетеря-младшего.
— Што-о-орм! — заорал он и принялся так усердно раскачивать судно, что даже капитан присел и схватился за борта.
Славик нахмурился — Вовка сразу перестал дурачиться и полез в лодку, шумно отдуваясь и тряся головой, в результате чего обрызгал Тетерей, Алёшку и сваленную на корме одежду.
— Дран, теперь ты греби, — сказал Тетерь-старший, вытирая красное лицо, и при этом осторожно покосился на Славика.
— Какое «греби»?! Не видишь — пленного стерегу! — И Дран для убедительности поставил на скамью рядом с Алёшкой загорелую в царапинах ногу, перепачканную ниже колена голубовато-серым вонючим илом.
— На фига нам эти пленные? — промычал с носа корабля толстяк Фигля (он держал на коленях большущую закоптелую кастрюлю с мелкой, наворованной вчера картошкой). — Ещё и корми потом этих пленных дармоедов.
— Ничего ты, бамбук, не смыслишь, — повернулся к нему вождь. — Пленные нужны для работы.
— На работу его! На вёсла! — гаркнул догадливый Дран.
Алёшка почувствовал на своих плечах множество рук. В следующую минуту он уже сидел на гребной скамье вместо братьев Тетерей. В ладони ему вставили рукоятки вёсел. Со всех сторон раздались крики:
— Пошёл! Давай! Живей!
