Еще три-четыре, пять толчков… глубже, яростнее, сильнее, и он тоже содрогнулся. Ее лоно омыл теплый поток; задыхаясь, она потянулась к нему губами, они снова слились в поцелуе и замерли, пока наслаждение затухало. Адель до последней секунды с радостью ощущала, как он подрагивает внутри нее.
Ее ноги, прежде замком обвивавшие его бедра, бессильно опустились, и Адель прошептала:
— Я хотела бы еще иметь от тебя ребенка. Знаю, ты этого не оценишь, но, поверь, Эдуард, ты единственный, которому я это говорила.
— Единственный? — переспросил он.
Адель не ответила. Зря, конечно, она так выразилась, будто хотела намекнуть, сколько мужчин у нее было…
— Нам лучше не говорить о детях, Адель.
— Почему? — спросила она.
— Потому что мы сами не нашли себя, дорогая.
— Ты не нашел. А я нашла. Ты стал моей жизнью. — Она печально улыбнулась: — Жаль, что ты не знаешь Дезире. Если бы ты хоть посмотрел на нее, ты бы так не говорил.
— Ты сама мне не позволила.
— Нет. Ты не захотел. Даже не заговорил об этом. Касаясь рукой плеча графа де Монтрея, Адель сказала: — И потом, то, что только что случилось, — разве это не доказывает, что ты уже не так боишься иметь детей?
Он усмехнулся.
— Жаль разочаровывать тебя, дорогая. Это доказывает лишь, что я стал безответственным, да еще, пожалуй, то, что ты чересчур красива, а я чересчур эгоистичен.
Адель не хотела больше спорить, по этому поводу. Она знала, что эту черту Эдуарда трудно изменить, да и было ли у нее для этого время? Вообще, если б она подумала о будущем — о том будущем, которого у них не было — ее охватила бы такая боль, что не хватило бы сил ни на что другое. А времени было так мало: всего несколько часов. Она должна была урвать этот отрезок ночи для себя, своего счастья, наслаждения, для того, чтобы впервые за полтора года забыться, раствориться, лишиться себя самой. Только что ей было так хорошо. Надо только повторить это. Она негромко спросила:
— Ты хочешь, чтобы я осталась?
— Как ты можешь спрашивать?
— Так хочешь или нет? — допытывалась она требовательно.
Эдуард обнял ее.
— Да, моя дорогая, я хочу. Хочу, как ничего другого никогда не хотел. Адель, моя милая, ты очень дорога для меня. Я тебе благодарен за то, что ты не помнишь зла, и за то, что ты решила прийти. Помнишь, как я явился тогда к тебе в квартал Обсерватории? Я шел и дрожал от надежды, что у нас будет такой вечер, как сейчас.
А еще я хочу…
— Чего? — прошептала она.
— Хочу, чтобы ты надолго была моей. Хочу спать с тобой, слышать твой голос, быть внутри тебя. Я даже не боюсь в этом признаться.
— Потому что я хочу того же, — проговорила она едва слышно.
— Ты удивительное чудо, Адель. Ты уникальна. И я очень счастлив, что встретил тебя.
— Почему?
— Потому что жизнь была бы совсем пуста без тебя.
Она помолчала, внимательно глядя на него. Потом проговорила:
— Ты был прав. Нам действительно лучше не говорить о будущем. Нам хорошо вместе, хорошо сейчас, в этот момент, и давай ни о чем больше не думать.
У Эдуарда была мысль — и он был вынужден в ней признаться — что Адель, быть может, заслужила человека, который был бы способен задуматься об ее будущем, наладить ее жизнь. Он хотя и не знал, что решила Адель делать в дальнейшем, но подозревал, что жизнь, которую она ведет сейчас, вовсе не кажется ей самой лучшей, и чувствовал, что она хочет иного. Возможно, того, чего хотят все женщины: семьи, надежного брака, мужа и детей. От прочих женщин Адель отличалась лишь тем, что никогда не требовала этого вслух, не признавалась ему в своих желаниях. Он же ощущал себя абсолютно беспомощным перед бытом и вообще полагал, что не может вести никакой иной жизни, кроме нынешней.
В нем не было для этого духовной силы. И, кроме того, за совместную жизнь с Адель пришло бы столько бороться, выдержать столько неистовых атак со стороны матери и всех прочих, что такая перспектива сразу отбивала всякое желание на что-то решаться. Нет-нет, Адель, к сожалению, права: им лучше не думать о будущем, жить одной минутой. Так будет лучше для всех.
Она, казалось, не ожидала от него никаких объяснений иди обещаний. Оставив Эдуарда наедине с его мыслями, Адель ушла в другую комнату. Через минуту он услышал, как журчит вода в ванной и под это журчание что-то весело напевает его гостья.
