Морис не понимал, зачем она ведет все эти речи, но чувствовал, что она желает задеть его, и поэтому грубо произнес:
— Если вы не можете сами этого понять, я объясню: к вам, мадемуазель, они являются как скоты и ищут у вас самых низменных удовольствий…
— Ха-ха-ха! — Она явно потешалась. — А у жен они их, по-вашему, не находят?
— Вы сами говорили, — напомнил Морис краснея, — их жены — порядочные женщины.
Она хотела что-то сказать, но какой-то миг молчала, наклонив голову и с ироническим вниманием глядя на него. Потом тряхнула распущенными светлыми волосами — Морису они напомнили шелковистый водопад, и мужское желание вдруг вскипело в нем с такой силой, что у него перехватило дыхание. Адель прошлась по дорожке и, с нервной грацией оборачиваясь, просто-таки хлестнула его насмешливой фразой — будто угадала все, что он только что почувствовал:
— Ха, можно ли поверить, что такой великолепный мужчина, как вы, шести футов росту, привлекательный и широкоплечий, настолько презирает эти удовольствия, что даже чурается их? Или вы, мой дорогой, решили поколебать репутацию настоящих французских гвардейцев?
Кровь бросилась Морису в лицо. Словно наперекор всему, во что он верил, его тело отзывалось на ее слова, голос, улыбки. Он был как в тумане и видел только ее кожу, до которой так хотелось бы дотронуться, ее бедра, ее ноги, обтянутые чулками и бесстыдно просвечивающие сквозь голубые кружева платья. Ломая все приличия, она добивалась того, что его тянуло к ней больше, чем когда-либо в жизни тянуло к Катрин, и на какой-то миг он ощутил, что готов душу продать, лишь бы обладать этой девкой.
Потом стыд охватил его — не за минутное желание, нет, это он считал даже естественным, а за то, что на минуту его покинуло презрение, которое должен был испытывать к шлюхе. Не только шлюхе, но и обманщице, низкой и развращенной… Понимая, что его провоцируют, Морис решил, что не поддастся.
— Не знаю, мадемуазель, какие гвардейцы вас посещали. Видимо, вам следует быть разборчивее. Что касается меня, то я человек женатый, счастливый в семейной жизни и уважающий свою жену, а уважение, если только вы можете это понять, — гораздо важнее, чем минутные удовольствия.
— Ах, Боже мой! Может, вы еще расскажете мне, что тело бренно, а душа бессмертна?
Она издевалась. Он резко ответил, решив пресечь этот ненужный разговор:
— Я пришел за деньгами. Только это я хочу получить от вас. Увы, как мне ни неприятно говорить об этом женщине, но я всё-таки вам напомню: возвращать долги необходимо, иначе этим займет суд.
Адель внимательно смотрела на него. Капитан д'Альбон преподнес ей сюрприз своим поведением: она полагала, что больше Морис и не трепыхнется, а он, оказывается, еще сопротивляется. Впрочем, этого следовало ожидать. Он ни разу не посетил ее вечера по четвергам. Не пытался с ней встретиться, а когда пришел, пытается уверить, что интересуют его только деньги…
Хотя, если поразмыслить, так даже интереснее. Может, ей попался мужчина, который сможет противостоять ей два-три часа — другие сдавались сразу без всякого боя. В том, что и он сдастся, она не сомневалась, ибо опытным взглядом видела, что эта самая Катрин держит своего мужа на чересчур скудном и однообразном пайке.
Не торопясь с ответом, она подняла поврежденную фиалку, повертела в руках, с сожалением глядя на цветок, и только потом повернулась к капитану д'Альбону. Ее юбки колоколом взметнулись вокруг стройных ног, и на Мориса повеяло таким умопомрачительным запахом гвоздики, что у него на секунду опять затуманилось в голове.
— Идемте, мой друг, — проговорила она весело. — Не беспокойтесь о деньгах: я верну их вам. Исключительно ради того, чтобы не доставлять беспокойств вашей милейшей жене…
Она повела его в кабинет. Походка Адель была легка, как у сильфиды, но стройные крутые бедра покачивались вполне осязаемо и под кружевным бельем угадывалось тело — сильное, гибкое, черт возьми, желанное. В любой другой ситуации Морис был бы рад, что судьба послала ему встречу с такой женщиной и что его так откровенно завлекают, но эта Адель… она ведь насмехалась над всем, что было ему дорого, пыталась поставить всё с ног на голову, без зазрения совести издевалась над Катрин, которую Морис если и не любил так, как это описывается в романах, то ценил и уважал безмерно.
