— Это ваш единственный шанс, Эдуард. Вы погибаете, разве это не понятно? Мне жаль было видеть, как вы погрязаете в распутстве, в безделье, в скуке и пороках, жизнь была для вас бесцельна, это я прекрасно видела, и вы даже не хотели найти для себя какую-то цель!
— А вы думаете, я на что-то способен? — спросил Эдуард усмехаясь. — Что ж, положим, после Алжира это станет ясно.
— Подарите мне внуков! — взмолилась Антуанетта, сжимая руку сына. — Ах, мой мальчик, вы не представляете, какую боль мне причините, если отвергнете это предложение. Можно ли найти девушку более достойную? Мари добра, чиста, как ангел, у нее светлая душа, и она любит вас.
Девушка согласна ехать с вами в ссылку… многие ли богатые наследницы пойдут на такое?
— Мама, — попытался остановить ее Эдуард, — Мари так хрупка. Что вы говорите? Может статься так, что Алжир окажется для нее могилой. Там тяжелый климат, пески, насекомые… Я никогда не пойду на такое.
— Если вы не послушаете меня и отправитесь в ссылку один, это станет могилой для меня, Эдуард. Выбирайте, что предпочтительнее. Видит Бог, у меня больше нет никаких сил страдать и мучиться из-за вас. На мой век боли выпало даже слишком много. Вы знаете, что я редко жалуюсь, но когда жалуюсь, значит, для этого есть основания.
Графиня де Монтрей похудела и постарела после того, что случилось с сыном, лет на десять. И раньше стройная, она казалась теперь просто прозрачной. Глаза, окруженные тонкой сетью морщинок, были обведены темными, почти черными кругами, уголки губ опустились, у рта залегли складки, а в волосах, чей аромат Эдуард знал и любил с детства, заметны были целые локоны седины. Эдуард заметил, как бессильно лежат на коленях ее руки, как слаб голос и измучено лицо. Сердце у него сжалось. Впервые в жизни он с невероятной ясностью ощутил, какой болью и горем стала бы для него потеря матери — женщины, которая всегда была рядом, любила его горячо и беззаветно, все свои силы отдала ему, которая пыталась даже быть незаметной и не мешать своему сыну, которая хотела от него лишь одного — нескольких минут искреннего разговора и теплоты.
Он порой даже не ощущал ее присутствия, считая себя взрослым, но ведь пока у него была мать, оставались какие-то тылы. Оставалась защита, что ли? Эдуард болезненно усмехнулся, взъерошив волосы, и впервые подумал: почему бы нет? Почему бы не подарить матери хотя бы это, если она будет от этого счастлива?
— Эдуард, — проговорила графиня. — Что вы мне скажете?
— Если я скажу «да», это будет несправедливо по отношению к Мари.
— Это будет справедливо по отношению ко мне, мой мальчик. Позвольте мне хоть раз за всю жизнь ощутить себя эгоисткой. Я всегда так мало хотела для себя.
Больше она ничего не сказала на эту тему, предоставляя принимать решение сыну. А Эдуарда, как у всякого человека, были свои слабости. Как бы там ни было, а Алжир оставался ужасным местом. Он был бы святым стоиком, если б не хотел, чтобы рядом с ним был хоть кто-то, с кем он знаком и кто его любит.
Да и почему Мари будет так уж плохо? О, разумеется, его не сжигает страсть к ней, но ведь он, пожалуй, сможет обращаться с ней уважительно и ласково. И, хотя в душе Эдуард был невысокого мнения о жизненных принципах своей матери, он заставил себя задуматься: а может, в этом браке и есть выход? Может, он-то и станет избавлением от бессмыслицы существования?
Он не был уверен в этом, но почему бы не попытаться, если все этого хотят? Почему бы не доставить им удовольствие?
А еще его тянуло теперь подальше от Адель. Слишком опутанный ее чарами, все еще им подвластный, Эдуард желал освободиться от них любой ценой. Умом он не желал больше связи с такой женщиной, как мадемуазель Эрио. Возможно, брак хоть на время поможет выбросить из головы мысли о ней, которые становились назойливыми и мешали спать. И, возможно, эта женитьба станет для Адель наказанием. Она, похоже, считала, что приобрела графа де Монтрея в собственность. Если он женится, это поможет ей избавиться от столь странного сорта любви и, кроме того, тогда уж будет за что ехать в Алжир.
