– Что в этом такого необычного? У вас же в погребе много орехов, – ответила она.
Бак не ответил. Он хмуро смотрел на стол, на котором остывал пирог, и Онор почему-то смутилась. За приготовленный ею ужин она заслужила похвалу Бака и получила работу на кухне «Техасской звезды». Но она считала, что если вчерашний ужин не достиг ее цели, то пирог с золотистой корочкой и соблазнительным ароматом здорово ей поможет.
Если бы Бак проявил к ней какой-то интерес, она объяснила бы, что развила кулинарный талант в те тяжелые времена, когда ее мать стирала белье для всего города за гроши и недвусмысленные намеки. Она рассказала бы ему, что в тот период она изобрела сотню различных способов превращать в съедобное блюдо кусок соленой свинины, и в результате все то, что нельзя было вырастить в садике матери, можно было назвать деликатесом. Она сказала бы, что научилась печь пироги лишь благодаря доброте одной старушки, сочувствовавшей ей и ее матери, и, если бы он проявил хоть какой-то интерес, она призналась бы ему, что понятия не имеет, что она делает на кухне человека, которого привыкла презирать.
Онор взглянула на худого старика, стоявшего перед ней. Это был не тот красавец из писем матери, не тот человек, которого мать любила всю свою жизнь. Это был...
– Разрежь его.
– Что?
– Ты испекла пирог для того, чтобы его съели, разве не так?
– Да, но... – Онор нахмурилась. – Я собиралась подать его вам на обед через несколько минут.
– Разрежь его здесь.
Онор подчинилась, а Бак поднес ко рту вилку с первым куском пирога. Он посмаковал его и проглотил без малейшей улыбки, потом положил вилку на тарелку. Что-то было не так.
– Ты заявила, что умеешь готовить, и доказала это. Ты заявила, что умеешь печь, и доказала и это. Больше не пеки ореховых пирогов, – сердито произнес Бак.
Онор отступила на шаг.
– Чем он плох?
Бак побледнел.
– Отнеси пирог в сарай для угля. Здесь он быстро испортится. – С этими словами он устремился к двери, но на пороге оглянулся. – Завтрак у нас в четыре, обед в шесть. Еда должна стоять здесь к тому моменту, когда я сюда войду.
Джейс выжидал в тени крыльца главного дома, пока Бак не исчез в глубине амбара. Его обеспокоил подслушанный разговор Бака с Онор, но он никак не мог понять, чем именно.
Джейс подошел к двери кухни, толкнул ее плечом и переступил через порог. Онор стояла к нему спиной. Когда она повернулась к нему, он увидел, что глаза ее подозрительно блестят, а сама она хмурится.
– Я принес грязную посуду.
– Я бы и сама за ней пришла.
– Мне все равно надо починить ножку кровати.
– Ничего страшного, выдержит и так.
– Я починю.
– Нет. – Она вздохнула. – Спасибо, что принесли посуду. Поставьте ее вон в то ведро.
Джейс сдвинул брови, проделывая это. Ему показалось, что Онор выглядит слишком молодо в вылинявшем синем платье, свободно болтавшемся на ее изящной фигуре, ее волосы были небрежно зачесаны наверх, а пряди спадали на лицо. Онор опустила плечи, и у нее был такой вид, будто она держит на них груз всего мира. Она подняла ко лбу усталую руку, ее губы дрожали, противореча холодному, безучастному выражению лица – той маске, под которой скрывались бурные эмоции, и при виде этого у него заныло сердце. Он знал этот прием, потому что использовал тот же способ защиты, когда тюремная жизнь становилась невыносимой. Он был большим специалистом в этом вопросе.
– Я говорил вам, как вас тут встретят. Вас не должно это удивлять, – пробурчал Джейс, разозленный ее страданиями.
Вам нравится напоминать мне, что вы об этом уже говорили?
Вы должны уехать отсюда, покинуть ранчо до того, как все закончится большими неприятностями, с которыми вы не справитесь одна.
Онор взглянула ему в лицо.
– Почему вы думаете, что у меня будут неприятности, если я останусь здесь?
– Разве это не очевидно?
– Нет.
Джейс невольно шагнул к ней, его голос стал мягче:
– Селеста не хочет, чтобы вы тут находились. Она водит хозяина за нос, и она уберет вас с дороги тем или иным способом.
– У нее нет причин избавляться от меня. Я нужна здесь.
– Для нее это не имеет значения.
– Я не уеду, пока все не выясню.
