— Я пытаюсь вас понять, товарищ Егоров, — уже спокойнее сказал генерал Федоров, — но нам дорог не то что каждый день, а каждый час, каждая минута.
— Было бы хуже, товарищ генерал, — упрямо продолжал Егоров, — если бы мины начали рваться сейчас, когда мы еще не закончили минирование. Это насторожит фашистов, и все пойдет насмарку. Вы же знаете, что получилось у брянских партизан этой зимой. Там фронтовая обстановка заставила торопить партизан, и мины начали ставить с небольшим замедлением, чтобы они быстрее «созревали». Мины стали рваться очень быстро, и несколько гитлеровских эшелонов были подорваны, но это усложнило дальнейшую работу минеров. Враг, обозленный действиями партизан, усилил охрану железной дороги, после чего пришлось минирование продолжать с боями, под прикрытием крупных партизанских сил. Только на одном небольшом участке, где удалось поставить около семидесяти мин, подрывников прикрывали две бригады. И фактор внезапности перестал действовать. А у нас на пятьдесят мин — одна рота автоматчиков из батальона Лысенко. И та пока не потеряла, к счастью, ни одного человека. И немцы после пробной мины вроде снова успокоились. Я вас очень прошу, товарищ генерал, еще немножечко потерпеть.
— Время на войне, Алексей Семенович, дорого стоит. Сколько же еще ждать?
— Обещаю, Алексей Федорович, не позднее чем через три дня МЗД начнут регулярно работать на этом участке, а мы перейдем с минерами на другой.
— Ладно, еще три дня, но ни часом больше, — строго заметил Федоров. — Слыхал, что делается под Курском? Вот и подумай, какую помощь от нас ждут…
…Лишь на шестой день поздно вечером Алексей Егоров появился в штабе соединения. Весь в пыли и грязи, с закопченным лицом и красными воспаленными глазами, совсем обессиленный, но безмерно довольный. Все эти дни, расставшись с командиром соединения, Алексей был на ногах, прошагал десятки километров по лесам и болотам вдоль железнодорожной линии от одной группы минеров к другой, не заходя в батальон к Лысенко, почти без пищи и отдыха. Он рассказывал минерам о встрече с генералом Федоровым и о боях в районе Курска, помогал выбирать замедлители, шутил и смеялся, подбадривая партизан, и они вдруг увидели другого Алексея Егорова, не только строгого начальника, но и старшего товарища, заботливого и душевного. И общей была радость, когда на рассвете шестого дня «сыграла» первая из пятидесяти поставленных мин.
Гитлеровцы из дорожной и поездной охраны открыли бешеный огонь и стали прочесывать лес, но остановились, обескураженные тем, что никаких следов партизан в районе крушения не обнаружили. А через два часа на другом участке, почти за пятьдесят километров от первого, был сброшен под откос второй эшелон.
Алексей находился у Дмитрия Резуто, когда на линии, со стороны Сарн, появился вражеский бронепоезд. Он подорвался на мине, установленной Резуто. Паровоз не был сброшен с рельсов, но из-под него взрывом выбило колеса, и, уткнувшись носом в насыпь, он испуганно загудел. С бронеплощадок и из вагонов команда бронепоезда открыла жестокий огонь, но целей немцы не видели, и скоро огонь прекратился. Это была третья мина за один день. Можно было идти докладывать командованию соединения. И, не заходя в Серхово к Лысенко, Егоров пошел в Лесоград.
Первый, с кем он встретился, был комиссар соединения Дружинин.
— Где вы пропадаете? — сердито накинулся он на Егорова. — Уж и Лысенко запрашивали, не случилось ли чего с вами. Право, ведете себя как мальчишка…
Егоров вспыхнул, но сдержался.
— Товарищ комиссар, — доложил он, — массовая постановка мин замедленного действия на участке Ковель — Сарны завершена. В течение последних суток подорвано три вражеских эшелона, в том числе бронепоезд. Минеры и личный состав обеспечения потерь не имеют… — Егоров болезненно сморщился.
— Что с тобой? — встревожился Дружинин. — Ты, случаем, не ранен?
— Разрешите сесть, Владимир Николаевич, тогда расскажу. — Егоров тяжело плюхнулся на пень, оказавшийся поблизости, и блаженно вытянул ноги. Потом стряхнул с ног прилипшие мокрые портянки. Ноги были в ужасном состоянии: стопы не просто отекли, а распухли, как от водянки, пятки посинели, пальцы стерты до мяса.
