Вперед! Только вперед! Там, впереди, пусть далеко, но все-таки должен быть конец тоннеля. Не может же он вести в никуда? Сколько еще шагать?
Воды… Хотя бы глоток воды!
Фредерико еле передвигает ноги. Из воспаленных, почти ничего не видящих глаз старика капля за каплей сочатся горько-соленые слезы и медленно скатываются по иссеченным морщинами щекам, падают на старенькое пончо, на серый пружинящий настил пола. Он бредет, ничего больше не замечая вокруг себя, и считает вслух шаги вслед за внуком:
— Десять… Сто… Пятьсот… Тысяча…
Тяжелый вздох. Слабое бормотание. Но слов разобрать нельзя.
Падает под ноги пустой мешок. Гремит в нем ненужный теперь котелок. Пить… Как хочется пить… Но даже сказать об этом внуку у него нет больше сил.
— Клянусь Ничончауком [14] девятой короной великого панчен-ламы [15] едва шевеля губами, шепчет Фредерико, в который уже раз опускаясь на дрожащие колени, — не иначе это злой мандинг завел нас сюда… Ты слышишь, Роберто? Это он, трижды проклятый мандинг, терзает наши измученные души, хочет вдоволь посмеяться над нами, похитить наши души, отнять у нас разум…
Дед с трудом поднялся на ноги, молитвенно поднял руки.
— О великий Виракоча! Могущественный и солнцеликий! — прохрипел задыхаясь. — Заклинаю тебя сияющим солнцем твоего лика, спаси нас от злых замыслов мандинга! Спаси от дурманящих чар! Сделай так, чтобы оглохли мои уши, чтобы не слышали они радостные всплески воды в этой мертвой и сухой каменной трубе, ведущей в мандингово пекло… Дьявол отнял уже у меня глаза, будь трижды проклято все, что его породило! Помоги же, Виракоча, сохранить нам хотя бы разум!
Последние силы покинули старика. Руки безвольно упали, он покачнулся и, потеряв сознание, повалился на пружинящее серое полотно дороги.
“Ручей! Ему тоже чудится журчание ручья!”
Эта мысль обожгла Роберто.
Склонившись над неподвижным телом Фредерико, Роберто приложил ухо к груди деда и услышал слабые удары сердца. И сейчас же острый слух его уловил другой тихий звук: здесь, у самого настила, ясно слышалось переливчатое журчание воды!
Как он мог сомневаться! Тоннель шел под уклон.
И как в каждом подобном тоннеле, под его настилом обязательно должен находиться дренаж, по которому стекает вода.
— Сейчас, дедушка, сейчас!
Теперь он знал, что делать. Положив под голову Фредерико свой мешок, расстегнув ему ворот рубахи, юноша схватил за отполированную рукоятку подарок Великого Белого Ирбиса, распрямился и со всего размаха ударил острым концом обушка по пружинящему настилу.
Удар… Еще удар… Еще!
Из-под обушка сыпятся искры. Настил дрожит, поддается. На его серой поверхности появляется светлая отметина, затем вторая, третья. Роберто бьет точно в одно место. Вот уже и откололся кусочек… Вот еще один! Кажется, в настиле появляется трещина.
Юноша вкладывает в очередной удар всю крепость своих мышц.
Он не сразу понял, что произошло. Неведомая, неотвратимая сила рванула у него из рук тяжелый обушок и подбросила вверх, к высокому своду. Что-то звякнуло там, сверкнуло яркой молнией, загрохотало оглушающе и раскатисто. Тоннель осветился оранжевым, а через несколько секунд — ярко-красным сиянием. Обушок упал на настил у противоположной стороны тоннеля, рядом с правой нишей. Роберто хотел перескочить через темный выступ, делящий настил тоннеля на две дорожки, чтобы поднять обушок, но все та же неведомая сила мягко толкнула его раз и другой, оттесняя к правой нише. От неожиданности он споткнулся о ноги деда и упал рядом с ним. А потом, перевалив на себя безжизненное тело, пополз к нише, уложил в ней Фредерико, положив ему под голову свое пончо, а сам встал, оглядываясь по сторонам, стараясь взять себя в руки, успокоиться, осознать, что происходит вокруг них.
Свет в тоннеле из красного превратился в темно-малиновый, потом — в фиолетовый. Собственно, это был уже даже не свет, а глубокие сумерки, сгущающиеся с каждой секундой. Словно стая голодных койотов, на непередаваемо высоких нотах где-то далеко завыли сирены. Оттуда же, из темно-фиолетового марева впереди, послышалось жуткое шипение. Вспыхнули, рассыпая искры, три зеленых выпученных глаза, и что-то огромное, грозное, непонятное стало быстро надвигаться на Роберто, заполняя собой все пространство тоннеля.
