Однако радость его была преждевременной: в переднем кресле у пульта автономного управления поплавка лежал бездыханный Аксенов. Разбитый шлем валялся в ногах. Лицо и шея были залиты кровью. На высоком лбу, ближе к правому виску, зияла глубокая рана. Руки были еще теплые, но пульс не прощупывался. Сердце не билось. Помочь Андрею Ивановичу уже ничем было нельзя.
Олег почувствовал, как все холодеет у него в груди. Но рядом нуждались в его помощи такие же бесконечно близкие и дорогие ему люди. Пересилив душевную боль, он пошел к ним. Перед этим плотно закрыл фонарь поплавка, снова спустился в рубку и включил кондиционер, там, за фонарем, где лежал мертвый Аксенов, установив для него показатель на нуле градусов.
Тоскливо скулил, подвывая, возле закрытого поплавка Джек.
У Сережи оказался вывих левого плечевого сустава. Страшная боль лишила мальчика сознания. Ругая себя на чем свет стоит за то, что не предусмотрел в креслах тримарана предохранительных ремней, Олег ввел мальчику сильную дозу обезболивающего и, подождав несколько минут, пока начнется его действие, вправил сустав на место и наложил на плечо тугую повязку. Мальчик начал приходить в сознание.
Примерно через час Сережа окончательно пришел в себя. Он открыл глаза и тихонько позвал сидящего возле Тани Олега.
— Где мы? Почему так странно скулит Джек? Как будто плачет за кем-то…
— Помолчи, Сережа. Тебе нельзя разговаривать… Мы попали в тяжелую аварию. Все. У тебя была вывихнута рука. Ты только не волнуйся. Теперь все в порядке… Правда, пока лучше помолчи, набирайся сил. Постарайся уснуть. Может быть, выпьешь соку?
Мальчик отрицательно покачал головой.
— Нет. А где папа?
— Он… в тяжелом состоянии, — не смог сказать всей правды Олег. — Его нельзя тревожить, ты спи…
С Таней было, пожалуй, хуже. Она все время бредила, бормоча что-то несвязное. Ее часто тошнило до судорог, и тогда, сжимаясь вся в комок, она тихо и надрывно стонала. Правая нога ее возле колена сильно посинела и опухла. Синева расползалась и вверх, и вниз вместе с опухолью. Олег делал ей то успокаивающие примочки на ногу, то компрессы на горячий лоб, то пытался напоить витаминизированным бульоном.
Однажды, когда он снова наклонился к ней с лекарством в руках, Таня вдруг ясно взглянула на него и отвела его руку в сторону.
— Не надо, милый… Нельзя ему…
— Кому? — не понял Олег.
— У нас будет ребенок.
И она снова впала в беспамятство.
Его охватило отчаяние. Каждые пять минут Олег осматривал синеву на ее ноге — не поднимается ли выше? — и с тоской отмечал, что синева ширится все больше.
Он боялся возможного возникновения гангрены и просто не знал, что ему делать, как поступить, чем помочь. Это ведь не вывих, который теперь умеет вправить каждый начинающий автомобилист. Здесь нужен врач, возможно — опытный хирург. Но как вызвать его, как дать о себе знать? Рация дальней связи, их знаменитый радиовидеофон превратился в груду разбитого стекла и искореженного металла.
Спустившись в рубку, он за четверть часа выпустил в воздух все сигнальные ракеты и, уже поднимаясь по трапу к люку, неожиданно услышал тихий голос Винденко.
— Вижу вас, друзья. Как слышите меня? Я — под вами…
Работала аварийная станция ближней связи в жилете. Олег быстро набросил его на себя.
— Александр Павлович, родной вы мой, как я рад!
— Я тоже, — просто ответил Винденко. — Рассказывайте, как там у вас. У меня все в норме. Только горючее на нуле. Почти сутки искал вас вокруг, а дальнюю рацию, как назло, разбило… Вы сообщили на “Фестиваль” свои координаты?
Олег коротко рассказал об их положении. Только про Андрея Ивановича умолчал.
— Оставайтесь под нами, — добавил. — Наблюдайте за морем. Если заметите какое-нибудь судно, пускайте ракеты, а я пойду к своим пациентам. Ровно через час вернусь в рубку.
Сережа стоял в дальнем углу площадки.
— Ты почему поднялся?
— Олег Викторович, идите сюда, — вместо ответа тихо позвал мальчик. — Здесь вход в какой-то склеп или грот. И он такой… Не природный… Кто-то сделал его давно…
Подойдя к Сереже, Олег с удивлением увидел, что за плавным изгибом скалы площадка расширялась еще больше, приобретая четкие формы искусственно сделанной террасы с толстой мертвой балюстрадой, за которой открывался широкий обзор на водную гладь океана.
