IV
Риппл в манто, накинутом поверх костюма Русалочки, ждала за кулисами. Занавес снова опустился, и скрытая от зрителей сцена наполнилась топотом ног и гулом голосов театральных рабочих, которые готовили декорации к следующему балету, уносили и меняли декорации. Скатанные цветные полотнища медленно поднимались вверх и в стороны, ускользали с магической быстротой, и на смену им появлялись новые. Это красочное зрелище всегда напоминало Риппл, как пурпурные облака, гряда за грядой, сменяли друг друга и уносились вдаль над горами у нее на родине. Теперь она снова подумала о том же. Настроение у нее было бодрое, напряженное и уверенное. Она покачала головой, когда Пандора, танцевавшая соло в «Греческой вазе», подошла к ней, плача от облегчения.
– Публика сегодня такая добрая! О, Риппл, не надо нервничать.
– Я не нервничаю, – ответила Риппл, выпрямляясь. Она улыбнулась русалкам, сгруппировавшимся для выхода; ее поразил контраст между хрупкими девушками и сильными, крупными рабочими сцены в полосатых куртках и полотняных шапках. Девушка чувствовала себя сейчас странно далекой от всех этих людей и их мира. Бессознательно напрягала она все силы души и тела. В ней воскресало все то, чему она научилась за годы непрерывных упражнений и заучивания азов балетного искусства в школе месье Н.; потом ей вспомнились годы детства и отрочества – годы, проведенные на свежем воздухе, в горах, когда она питалась простой пищей, купалась в реке, играла в теннис и тем самым готовила свое тело к будущей профессии; пришли на ум и любимые книги: Шекспир, Китс, Андерсен, которые духовно ее формировали…
Для настоящей балерины культура ума и души так же важна, как упругость мускулов. Этому научила Риппл Мадам, но девушка и сама пришла бы к тому же… Все, что было в прошлом, должно ей помочь сегодня. Прислушиваясь к закулисному шуму, она вспоминала голос матери, когда та говорила: «Думаешь, я не хочу, чтобы ты попытала счастья? Я, которая вскормила тебя?»
Совершенно спокойная, готовая к выходу, Риппл стояла за кулисами. К ней подошел истинный друг балетной труппы, для публики – один из тех великанов в красных куртках и шелковых штанах, которые придерживают занавес, давая возможность артистам выходить на вызовы. Для Риппл и ее коллег это был Джим, бывший драгун, добродушный, услужливый, всегда готовый подбодрить новичков.
– Вы с этим справитесь, мисс Риппл, – сказал он ей, весело кивнув в сторону зала. – У вас получится. Это будет ваш спектакль. Хорошую музыку для вас подобрали. Вот место, которое я обожаю, – и он очень верно просвистел музыкальную фразу из Дворжака. – Теперь, надеюсь, они не заставят долго ждать. Это убийственно, мисс. Репетируют освещение во время антракта, а зрительный зал возмущается!
Риппл рассеянно улыбнулась. Она думала про себя: «Ряды, ряды и ряды светлых пятен – вот что такое зрительный зал. Я не должна позволить себе его бояться!»
Девушка слышала, как помощник балетмейстера говорил одной из русалок, чтобы она поменьше разговаривала на сцене. Риппл подумала о том, что только некоторые зрители догадываются, как много разговоров бывает во время спектакля, когда балерины знают, что музыка заглушает слова и они не доносятся до зрительного зала. Потом она услышала, как Анджела по-французски крикнула о чем-то «сейчас!», а великан в красной куртке, Джим, смеясь перевел кому-то ее слова, как «никогда». Затем прозвучало предупреждение: «Начинается!»
Заиграл оркестр, и снова взвился занавес.
V
Зрители увидели второй, внутренний, прозрачный, багряно-синий занавес, который вместо того, чтобы подниматься, медленно опускался. За ним открылась причудливая картина, которую можно увидеть разве что в иллюминаторы глубоко сидящего в воде судна.
Художник-декоратор изобразил фантастическое дно океана, освещенное фосфорическим зеленым светом. Раскачивались, поднимаясь вверх, огромные ветви морских растений. В глубине сцены таинственно мерцали гигантские белые коралловые веера. Из-за этого прикрытия почти незаметно появлялись русалки, оживлявшие картину. Они двигались медленно, плавно, покачиваясь, словно колеблемые течением.
