Машинально Риппл взяла со стола свои длинные белые перчатки, свою вышитую зеленым бисером сумку. Не видя взглянула на маленькие ручные часы на кожаном ремешке, подарок Виктора, как раз в тот момент, когда полька оборвалась на задорной веселой ноте.
Тихим невыразительным голосом Риппл сказала: – Виктор, я должна уйти. У нас сегодня репетиция в два часа, а до нее нужно примерить костюм. Я опоздаю, если не пойду сейчас же. Мне очень жаль.
Виктор Барр тоже встал. Он был выше всех в ресторане сейчас, когда стоял вот так и смотрел на нее красивыми опечаленными глазами.
– Мы должны еще поговорить с тобой об этом, – сдержанно сказал он. – Когда я могу тебя увидеть?
– Теперь я должна идти.
– Сегодня вечером?
– Нет, сегодня нельзя. Очень жаль, я обещала… то есть Мадам пригласила меня на ужин. Я не могу ей отказать. Завтра?
– Я не смогу увидеться с тобой завтра. В пятницу мне нужно быть в правлении моей фирмы, окончательно сдать дела заместителю. Я устроил все к субботе, Риппл. – Тон его снова изменился. – Подумай, дорогая, лучше было бы обвенчаться в субботу.
– В субботу невозможно, – в отчаянии сказала Риппл. У нее снова появилось ощущение, как будто Виктор заставляет ее идти куда-то, где стены и потолок тотчас же навсегда сомкнутся над ней. – Это невозможно! Если ты еще раз заговоришь о субботе, – тихо и горячо сказала она, – то потеряешь меня навсегда. Я это чувствую!
Он увидел, что она действительно это чувствует.
Неожиданно он уступил. Выражение его лица стало холодным и сдержанным; он не изменил своего решения – самому Виктору Барру это было совершенно ясно. На сей раз он уступит, но только в последний раз. Он тоже предъявит ультиматум. Сегодня он больше ничего не скажет. Пусть она танцует в субботу. Он разрешит ей еще раз быть нимфой в «Греческой вазе», сестрой Русалки. Еще раз, только ради открытия сезона. А затем довольно, Риппл, довольно! Окончательно и бесповоротно. Высокий, прямой и красивый, он проводил Риппл до выхода из ресторана на Пикадилли.
Он усадил ее в такси.
– Я, конечно, буду в театре в субботу вечером. Затем зайду за тобой и провожу домой.
– Отлично, до субботы.
Такси тронулось, Еле заметное, нерешительное движение ее руки в белой перчатке, и Риппл уехала, оставив его с непокрытой головой на тротуаре.
V
На этой дневной репетиции Риппл танцевала с увлечением, отдаваясь танцу душой и телом. Даже постановщик балета «Русалочка», балетмейстер, был ею доволен – даже он, так же непрестанно ругавший всех, как неутомимо поет жаворонок, поднимаясь к небу. Он злобно ворчал, что Риппл, единственная из всех английских и русских балерин, с которыми он работал последние десять лет, действительно подает надежды.
– Но не обольщайтесь чересчур моей похвалой, это слишком сильно сказано, – поспешил он добавить ядовито. – Никогда передо мной не было такой безнадежной задачи, как теперь, когда я пытаюсь поставить этот балет. Это сизифов труд. Балет должен создать эпоху в балетном искусстве, настолько он оригинален и нетрадиционен, настолько полно используются в нем все наши достижения, освещение, костюмы. Мой идеал! Но как добиться желаемого? Я хочу создать спектакль, который бывает раз в сто лет. И это оказывается невозможным. Племя балерин вымерло. Кончено! В моем распоряжении только вы… – он метнул дикий взгляд на Мадам, которая стояла, прислонившись к декорации своим небольшим упругим телом. В тот вечер оно должно было отливать различными цветами, от пенисто-белого до водянисто-зеленого грима русалки. Днем же на ней был самый старый ее джемпер и темно-синяя вязаная юбка. – А кроме того, чем я располагаю? Какой материал для моего шедевра? Живые восковые фигуры из музея мадам Тюссо! Ну а теперь еще раз, еще раз! Вы входите во дворец морского царя. Не забывайте, что он населен грациозными и стремительными русалками, а не мальчишками на ходулях! Внимание! Слушайте!..
Покорно прислушиваясь к приказаниям этого хорошо знакомого голоса, громко разносившегося по всему театру, Риппл испытывала странное ощущение: будто она освободилась из плена и снова слушает пение птиц на свободе, куда ее выпустили, по крайней мере, временно.
