— Ничуть. Просто думаю, что сделать, чтобы он к трансферу не подходил. Если б вчера днем мы с Гришей знали, мы бы начали выключать установку, и как раз к утру готово было бы. Хотя вот… Знаешь, я о чём подумал? Если там в комнате придвинуть шкаф к двери. Придвинуть изнутри, а потом выбраться через окно.
— Что ты, Юра! Тогда он сразу поймет, что мы ему не доверяем. А с этого нельзя начинать. Ему дома никто не верил — ни отец, ни эта Серафима. Я о другом думаю. Я его, пожалуй, просто разбужу и скажу, что вот нам надо уехать часов на пять, а он должен не входить в ту комнату. И всё. Как со взрослым человеком. Согласен?
— Н-не знаю. Но если тебе кажется…
— Почему мне одной, Юра? Такие вещи нам нужно решать вдвоём. Раз мы… раз мы скоро будем вместе, Коля тебе должен стать таким же родным, как и мне.
— Конечно, Маша. Я понимаю. Но всё так неожиданно. До вчерашнего дня я ещё ничего не знал.
— Почему?.. Помнишь, я тебе зимой говорила, когда из Москвы вернулась, что Пётр всё-таки женился на Серафиме и ребенку очень плохо… Одним словом, я сейчас пойду и разбужу его.
Мальчик почувствовал, что лицо его заливает жар. Ах, вот в чём дело! Отец с Серафимой, значит, совсем от него отказались. И раньше было, что Серафима его «наказаньем» называла, а теперь уж совсем… Ну ладно. Так даже лучше. Только эти от него тоже не дождутся хорошего. Новая мама — тетя Маша, и новый папа — Юрий Павлович этот, загорелый как негр, с белыми волосами и с веснушками, которые у него даже сквозь загар видны.
Он закусил губу, сжал зубы. Пусть! Он им покажет, раз они за своего суслика так переживают, то поймать этого Васика и… Тогда сразу в Москву отвезут.
Он услышал шорох на террасе, мгновенно скользнул к постели, лёг и накрылся одеялом. Дверь скрипнула, потом рука тёти Маши опустилась ему на плечо.
— Коля… Коль!
Он притворился, что спит.
— Коля, проснись.
Мальчик открыл глаза.
С тётей Машей вошли холодок и степные запахи. Она была в плаще и со шлемом, который надевают, когда ездят на «Стриже». Но пока ещё шлем болтался, пристегнутый на пуговице. Тётя Маша наклонилась над постелью, стриженые волосы свесились надо лбом.
— Проснись, Коля. Мне нужно тебе кое-что сказать. Проснулся?
Мальчик поморгал.
— Да, тётя Маша.
— Зови меня просто Маша… Нам надо уехать на несколько часов. А ты останешься на станции один. Будешь присматривать за порядком… Завтрак на столе. Молоко и хлеб. Понял?
— Понял, тётя Маша. — Он старался, чтоб голос у него звучал покорно-покорно.
— Если нас будут спрашивать по телику, скажешь, что вернемся к одиннадцати. Будут приходить звери, не пускай их в дом. Олень может прийти, его зовут Старт. И антилопа кана. Знаешь, такая большая — ты, наверное, видел в кино. Тогда закрой дверь на террасу, они поймут, что нас нету, и уйдут себе. В общем, не позволяй им входить в дом.
— Ладно, тётя Маша.
— И ещё вот что запомни — это самое важное. Не ходи в зал за красной дверью. Там идёт опыт. Если войдёшь, может случайно что-нибудь нарушиться. Понимаешь?
— Да, тётя Маша.
— Зови меня просто Маша. Ведь мы с тобой двоюродные брат и сестра… Помни, опыт очень серьезный. Это для экспедиции, которая полетит на Уран… Одним словом, ты всё понял, да? Если сказал — не войдёшь, значит, так и будет. Мы тебе доверяем, как взрослому. — Она глянула на часы. — Нам пора. Ты ещё поспи, а потом позавтракаешь. Ну, до свиданья.
Мальчик почувствовал, что она хочет его поцеловать, и весь сжался. Он-то знал, что это притворство. Серафима, когда первые разы его видела, тоже все лезла целоваться. И эта: «Коля, Коленька», а когда он в суслика камнем кинул, видно было, как помрачнела. И в поезде ещё раньше, когда не хотел спать, — другие пассажиры тоже уговаривали, будто их дело, она два раза вздыхала. Но если так, не надо и прикидываться, что любишь. Хоть он отцу не нужен и Серафима его не любит, все равно пусть обратно везут.
Но тетя Маша не поцеловала. Только постояла как-то неловко над ним и вышла.
За домом взревел мотор «Стрижа», потом шум сделался тише, ровнее и стал удаляться.
Уехали.
Мальчик вскочил с кровати, проворно скинул рубашку, надел трусики. Подошел к двери, отворил, прислушался. Всё молчало кругом, только ветер шелестел. Край неба стал светлее, но над головой мальчика ещё бледно горели звёзды. Степь лежала во все стороны, как море. Дом с двумя высокими тополями у крыльца и третьим подальше казался островком в этой бесконечности.
