Он пришёл в себя в незнакомой грязной комнате. Стоял, неловко раскорячившись, прислонившись к влажной стене, почти в углу, и чувствовал себя прескверно. Ноги отчаянно зябли, особенно пальцы. Рук Костя не чуял совершенно, кажется, они затекли. Слышался отдалённый невнятный гул и шелест, в животе недовольно толкался округлыми выростами противный твёрдый комок, вызывая тошноту. Глаза будто расфокусировались, их застилало словно бы грязной полиэтиленовой плёнкой, такой же, что лохматилась на близком окне без рамы.
"Ага, — подумал он, — плёнка; я в школе".
Что-то в этой комнате казалось Косте неправильным. Он лишь не мог пока определить, что именно. Штукатурка со стен обвалилась практически полностью, обнажив решетчатый каркас из потемневшей дранки. Зачем-то был оштукатурен и пол. А вот потолок наоборот — собран из широких крашенных досок, на покрывающей его пыли лежали отпечатки следов. И ещё были поломанные коричневые парты, и кафедра, и зелёные, подпорченные мёртвой плесенью раскладушки стройотрядовцев стопкой.
На потолке.
Кошмар! Определённо, мир стоял на ушах. Или же на ушах стоял он, до «мухоморов» упившийся коньяка именинник, Костя Холодных.
Подтверждая эту догадку, в фокус влез Никита, твёрдо ступая по потолку. Он присел на корточки, и получилось — лицом к лицу, глаза в глаза.
— Ну как, видел небо в алмазах? — спросил Никита без усмешки.
— Не-а. Луну видел. Мотало её — дай Бог! Слушай, Никит, я пошевелиться не могу и вижу всё вверх тормашками. Помоги, а? Со мной, вообще, — что?
— Луну-у?! - недоверчиво протянул Никита, не делая ни единого движения, чтобы помочь. — Похоже, Константин, вдарило тебя дюже крепко. Луну ты не мог видеть в принципе. Во-первых, сегодня новолуние, а во-вторых, солнце ещё не село. Посмотри-ка в окно.
Шея никак не поворачивалась. Костя скосил глаза. В таком непривычном положении — вниз головой — садящееся за щётку близкого леса солнце, кое-где просвечивающее оранжевым сквозь плотные облака, казалось побитой оспою рожей урода. Тестообразная рожа словно пыталась втиснуться в окно. Лес был волосами, постриженными «ёжиком», клубы облаков — рыхлыми щеками и носом. Разрывы, в которые проглядывал закатный свет — безгубым ртом и узкими, монгольскими глазами. Оконный переплёт — сдерживающей рожу рамкой.
Рожа паскудно ухмылялась.
— Который час? Что происходит? Никита! Я чудил?
— Сколько вопросов! Сразу и не ответишь… — опечалился Никита. — А происходит примерно следующее. Симпатичный юноша, романтичный в силу возраста без меры, находит себе новых приятелей. Брата и сестру. Интеллигентных, тоже весьма симпатичных, близких, как ему кажется, не только по возрасту, но и духовно. Неудивительно, что юноша вскоре начинает испытывать к девушке что-то вроде влюблённости. Подогревает чувство и некоторая печаль девичьего образа, и её трагическая судьба. И такие совершенно чудные мелочи, как, например, неявная ню-демонстрация или «стрельба» глазами, или множество других, тончайших женских хитростей. Не догадываясь, что попал в сети умело сплетённой лжи, наш герой ударяется под влиянием брата прелестницы во все тяжкие… Ради одного — быть рядом с предметом обожания. Пиком пубертатного сумасшествия становится день шестнадцатилетия юноши. Он лихо пьёт вино и с замиранием ожидает подарка, надеясь, хоть и не смея поверить, что подарком станет любовь красавицы. Тем временем приближается кульминация… Его злокозненный приятель — ах, каков негодяй! — подсыпает ему в питьё ми-кро-ско-пическую порцию ЛСД. Затем, когда выпавший из реальности мальчик рушится наземь недвижимою жертвою вероломства, приятель волочет его в эту жуткую комнату, вкалывает щедрую дозу морфина, переворачивает оверкиль и прибивает к стене гвоздем! Тук-тук-тук… "Чёрт, — думает он при этом, — какая низость, ведь мальчик мне доверял!" Кстати, можешь взглянуть, вот он, этот страшный предмет.
Костин взгляд последовал за указующим перстом Никиты, и… И он не поверил собственным глазам. Точнёхонько из его солнечного сплетения торчала большущая, неправильной формы шляпка «шпигря» — кованого четырёхгранного гвоздя.
