Вот картина: желаю, чтоб отзвук шагов потерялся в летящем тумане,
Голубом, как последний прозрачный дымок дорогих сигарет.
Чтобы губы и пальцы, и скольженье, скольженье на грани…
И дрожание слов: Осторожнее, милый… Мне больно… О, нет!…
Чтоб румянец стыда, и испуганный трепет девичьей ресницы,
И хрустальная в небе луна над хрустальной студёной водой.
Чтобы шёпоты трав, и кустов, и полночное пение птицы,
И волшебная капля пупка, и пушок под пупком золотой…
Чтоб прерывистый вздох!… и сверчков и цикад кастаньеты.
Чтобы слышалась девичья песня под позднюю где-то гармонь.
Чтобы звёзды роняли на крыши лучей серебристых монеты,
И костёр на горе… И его романтичный, немного неверный огонь…
Чтоб безумие страсти — проснувшейся, рвущейся к небу!
Чтобы ивы косами по пыли дорожной мели.
Чтобы ветер трепал ковыли, и неясно — ты был или не был…
Чтобы мошки свече жизнь в полёте, как сладкую жертву, несли…
Чтобы…………………………………………………
Чтобы рыбки плескались в пруду, дробя на осколки луну.
И чтоб слёзы, как росы. И охряный восход. И ни звука.
И блаженство смежения век, и отход к долгожданному сну…
Застопорилось вдруг и сразу. Первой строчки не было. Не было вообще. Нигде. Ни внутри Кости, ни снаружи. Кажется, её не было во всей Вселенной. Или же Вселенная почему-то отсоединилась от Кости.
Скорее всего.
Прислушавшись к себе, Костя понял, что причиной «отключения» стало исчезновение какого-то звука. Да, Катиного сонного дыхания, конечно. Оно не ушло, но сделалось другим: прерывистым, со стонущими всхлипами, перебивалось чужим бормотанием, едва ли не причмокиваниями и гнусным гоготом. Костя боялся поверить отвратительной догадке. Ему захотелось расплакаться, а ещё пробраться к школе и взглянуть на всё своими глазами, удостовериться в спасительной ошибке или же безжалостной правоте.
Он выбежал в огород и бултыхнулся в бочку, как был — в трусах и футболке. От тёплой воды припахивало болотцем, под ступней задёргалась щекотно какая-то букашка, пытаясь выбраться на волю. Костя шевельнул ногой, выпустил козявку, набрал воздуха и погрузился с головой. "Балбес, — думал он, сидя под водой — только макушка торчала наружу. — Ничего ты не мог слышать, понимаешь! Ничего. Навоображал в творческом угаре невесть чего, а сейчас буровишь. Неужели не совестно? Нет?!"
— Утопить бы тебя, паразита, — сказал он себе, выныривая и отфыркиваясь.
В солидарность с ним из-за тучки вынырнула Луна, узкая как остриженный ноготь, отфыркалась обрывками небесной облачной влаги.
По крыше сенцев пробежал Барбаросса, спрыгнул в соседний огород. Тут же раздались грозные кошачьи завывания. Барбаросса, оправдывая имя, расширял свои владения. Мурзик дяди Коли-однорукого тому по обычаю противился.
Костя вылез из бочки, подобрал комок земли и швырнул в горлодёров. Взвыв на прощание ещё разочек, коты разбежались, зашуршав молодой коноплёй, густо растущей на меже.
Бесшумно кружилась по двору Катя. Никита с Костей, расстелив коврик на столе, сверялись с последними Костиными записями. Записи совпадали в пределах минимальной погрешности, проистекающей из физических свойств гобеленовой ткани. Плюс-минус миллиметр.
— Разве ей не нужна музыка? — спросил шёпотом Костя.
— Нет, она же глухонемая, — грустно ответил Никита.
Косте словно плеснули в глотку одеколоном. (Так было однажды — всю семью измотал его ночной кашель, и папа предложил старый варварский способ. Подействовало просто отлично. Но одеколон — гадость неописуемая!) Наверное, стоило на этом и завершить расспросы, заткнуться, но он зачем-то бросился уточнять:
— От рождения?
— Около двух лет. Её сбил автомобиль. Повреждений никаких, а слух пропал на восемьдесят процентов. Речь исказилась до полной неразборчивости. Вот она и молчит.
— А как же танцует?
— А как Бетховен музыку писал? — с раздражением выкрикнул Никита. — Внутри у неё звучит, понимаешь?
— Прости, — сказал Костя. — Я, конечно, дурак бестактный.
— Ладно, забудем. Стихи принёс? — спросил Никита спокойно.
— Да. Вот. Свеженькие. — Костя протянул ему стихи, переписанные начисто. — Одной строчки не хватает. Рифмы хорошей на «звука» всё никак не подберу. Крутится на языке "а ну-ка, ну-ка", хоть ты отрежь его. Поможешь, собрат по перу, а?
