Между тем мексиканец взял одну из фигурок, стоявших у меня на столе. Я подошел к нему, забрал ее и поставил на место. Он сказал что-то по-испански.
— Я не говорю на вашем языке, — ответил я.
— Вот и хорошо, — заявил Эскимос. — Просто ты не нравишься Маноло.
— Скажи Маноло, чтобы он убрал ногу с моего стола.
Эскимос некоторое время изучал меня, затем вздохнул, сделал шаг назад и положил руку с пистолетом на шкаф, где у меня хранилась картотека. Он произнес несколько слов по-испански. Глаза мексиканца сузились, и он улыбнулся. На одном из его передних зубов была какая-то гравировка. Он сказал что-то в ответ.
— Он хочет, чтобы ты ему помог, — заявил Эскимос.
— Скажи, что ему будет больно.
Эскимос сказал. Мексиканец коротко хохотнул и засунул правую руку под плащ. Я сделал шаг вперед, дернул его за опорную ногу, а когда он упал, ударил в пах, после чего всей тяжестью приложился коленом в грудь. Раздался треск. После этого я дважды ударил его в челюсть правой рукой. У него закатились глаза, блестящие и черные, как стеклянные шарики, и он перестал защищаться. Все закончилось довольно быстро.
Эскимос даже не пошевелился.
— Ему потребуется врач, — сказал я. — Возможно, нужен укол в пах, но, скорее всего, у него сломана пара ребер. И повреждена печень.
Маноло перекатился на бок и закашлялся. Эскимос взглянул на него своими бездонными глазами. Быть может, глаза приобретают такие свойства, если долго смотреть сквозь тонкий лед на касатку, которая следит за тобой, чтобы сожрать. Я где-то читал, что в далеких племенах Толстого Льда юноша и сейчас должен убить белого медведя, чтобы его считали мужчиной. Один на один. И только с помощью палок.
Эскимос кивнул так, словно ему понравилось то, что он увидел, убрал пистолет и сказал:
— Пойдем.
— Я не хотел, чтобы вы, ребята, подумали, что со мной слишком легко договориться.
— Никаких проблем.
Он поднял Маноло так, как я поднимаю небольшой чемоданчик для однодневной поездки. Маноло застонал.
— Вероятно, у него ребра трутся одно о другое, — заметил я.
— Никаких проблем.
Мы вышли из моего офиса, прошли по коридору, спустились на лифте, миновали вестибюль и оказались на улице.
Нас ждал черный лимузин «кадиллак». Эскимос поставил меня возле машины, быстро ощупал и сказал:
— Все в порядке.
Потом он засунул Маноло на переднее сиденье, а мы с ним уселись сзади. За рулем сидел азиат.
— Хм-м-м, как в «Зеленом шершне» с Брюсом Ли, — заметил я.
Азиат посмотрел на меня в зеркало.
— Заткнись, — проворчал Эскимос, затем откинулся на сиденье и закрыл глаза.
Я кивнул и выполнил его указание.
Мы поехали на восток по Санта-Монике, затем свернули на север по Хайленд и вскоре оказались на шоссе Голливуд, миновали «Юниверсал Студиос» с ее жутковатой черной башней, отелями-небоскребами и таким количеством киносъемочных павильонов, что они напоминали ферму для разведения авиаангаров. В долине Сан-Фернандо мы повернули на шоссе Вентура и довольно долго мчались по нему на запад. В большом «кадиллаке» было удивительно тихо. Эскимос, расслабленно откинувшись на спинку кресла, сидел слева от меня с закрытыми глазами. Возможно, спал или только делал вид, что спит, дожидаясь, когда я сделаю неправильный ход. Наверное, это напоминало ему охоту на тюленей.
Водитель ни разу не оглянулся, он сидел в полнейшей неподвижности и молча вел машину. Только Маноло изредка шевелился на переднем сиденье. Тишина. Я принялся насвистывать мелодию из «Моста через реку Квай».
— Заткнись, — сказал Эскимос.
«Есть, сэр».
Мы миновали Вудлэнд-Хиллс, Реседу и Саусенд-Оукс. Вскоре мы повернули на запад и направились в сторону Камарильо. Маноло дважды кашлянул, застонал, а потом сел. Он протер лицо, приподнял сначала одно, а затем другое плечо и повертел головой влево-вправо. Потом повернулся и посмотрел на меня. В его взгляде не было угрозы; пожалуй, он смотрел так, словно только что открыл новый вид рододендронов и решил назвать его своим именем.
Беспорядочный хаос долины уступил место горным пастбищам, зеленым после зимних дождей. На пологих склонах паслись коровы джерсейской и херефордской пород. Летом эти холмы станут бурыми и мертвыми, больше похожими на пустыню. Почти сразу за Камарильо «кадиллак» съехал с автострады. Из окна лимузина была видна лишь старая двухполосная дорога, которая уходила на северо-запад, старая заправка «Юнион 76» да еще зернохранилище, построенное в сороковых годах.
