Алексей замолчал, сжал ладонями виски и зажмурил глаза.
— А что же девушка-то? — оживился Егорыч. — Разыскал ее? Что потом-то?
— Что-что? Лучше не спрашивай, отец. Хотя ладно… Вышли мы на заброшенный грейдер. Она у нас четвертой шла, я замыкающий. По всем параметрам это была моя мина. Она была поставлена так, чтобы уже под кузовом взорваться или в середине колонны. Взрыв был такой силы, что нас всех раскидало, но ни одной царапины. Мы ее всю саперными лопатками собрали на плащ-палатку и на гору отнесли. Там камень был разбитый. Какой-то гвардии поручик Апшеронского полка… Под тем камнем и схоронили.
После этого случая я всегда и везде добровольцем шел, поэтому, наверное, и жив остался. Помню под Новый год… никто трупы убирать не хотел. Это же снова под пули лезть. Вот после Нового года — тогда пожалуйста. А у нас так было заведено, что на эту операцию только добровольно, особенно если друг там лежит. Я, капитан и еще двое ползем. Тишина, чечены не стреляют. А потом земля вздрогнула и грохот, там, где наши в блиндаже окопались, — красный дым и тишина.
Но труднее всего в окружении. Днем носу из подвала высунуть не давали. Две ночи мы к своим пытались прорваться через шквальный огонь. Два раза возвращались. Сидим уже неделю. Но вода есть, сухарей по норме на день, но психика взаперти у ребят сдает. А на следующее утро это и случилось: капитан вышел из подвала и стоит на утреннем солнце. Чечены опешили, не стреляют, ждут, что дальше будет. А он посмотрел-посмотрел на солнце, которого не видел несколько дней, и пулю пустил в висок. Я думал, еще несколько дней и все… Ховаешься в подполье, как крыса. Кажется, выйти бы глотнуть ветра, на солнце поглядеть и… умереть. Я до сих пор не знаю, что эта была за война.
— Да, парень, а я свое под солнышком-то отгулял… Тоже вроде, как в окружении… До весны бы дожить, до светлых дней.
— Доживешь. Мы с тобой, батя, еще на глухариный ток пойдем. Не стрелять — слушать.
— Не дожить мне… Подарок тебе хочу сделать: денег я припас. Сначала копил на новый дом, потом на похороны, а теперь уж ничего мне не надо. Гроб я смастачил, на чердаке под сеном спрятал. Пусть дожидается. Слушай: скопил я по мысли моей на машину, может и не новую, но справную. Деньги эти в сундуке моем найдешь, под смертной укладкой. Все тебе отдаю. Вот купишь какую-нибудь колымагу на широких колесах, на Грине женишься, я же вижу, как она на тебя глядит. Так глазищами и полыхает.
— Спасибо. Только машина мне не нужна. На ней по лесу не поездишь.
— Дом отстроишь. Добром прошу, возьми! Ты душу мою пригрел в стариковском одиночестве, и я тебе отплатить хочу.
Алексей так и не осмелился сказать старику, на что решил потратить деньги. Сколько помнил себя, он всегда мечтал о белой лошади. Этот конь приходил на зов, как забытый тотем его племени, и из мрака родовой памяти вылетал широкогрудый красавец с волнистой гривой и косматым белоснежным хвостом, и эта детская блажь не умирала в Алексее, и даже сны снились рыцарские, где копье и белый конь были его единственными спутниками.
Цыганский дом одиноко стоял на взгорье за Ярынью. Издалека был он похож на замок, украшенный коваными решетками, балконами и флюгерами, в виде скачущих в разные стороны лошадок. Позади дома был пристроен широкий двор, за ним выгон, со всех сторон огороженный поскотиной, где цыгане пасли своих коней и кобыл.
Никакого барыша лошади не приносили, но оставались рядом с домом, как символ будущих кочевий, без которых цыган — не цыган. Последнее время цыгане начисто забросили торговлю тряпками и косметикой и теперь, не особенно таясь, торговали «белым зельем». Цыганки «шовихани» регулярно навещали столицу, где их «черный глаз» и знание психологии глупых и нервных «горгио» немало способствовали процветанию оседлого табора. Обитатели дома пользовались дурной славой среди аборигенов. Уже одно то, что на окраине вымирающего и стремительно дичающего городка высился белокаменный особняк, настораживало и отвращало ярынцев, сохранивших остатки примитивной добропорядочности. Цыганские выселки были в глухой осаде, несмотря на то, что жили цыгане подчеркнуто законопослушно, тщательно оберегая свои племенные тайны.
