Мальчика в белой долгой рубашонке изредка видели в этих местах. Последними встретили его «белые следопыты» из поискового отряда «Дружба», и если бы не маленький белоголовый пацаненок в белой распоясанной рубахе, лежать бы им в здешней лесной балке. Каждую весну земля «рожала», выгоняя почерневшие кости и военный металл. Рыскавшие по здешним чащам «черные следопыты» зарыли под костровищем подарок «белякам»; несколько противотанковых и противопехотных мин, еще вполне боеспособных. Рвануло крепко. С комлем выворотило из земли соседние ели, а в широкой воронке по плечи вмещался взрослый человек. В тот самый вечер, мелькая облаком в сумеречном ельнике, вздрагивая зыбкой «болотной свечой», Пастушок уманил поисковиков от костра за несколько минут до взрыва.
Не забывали Пастушка и местные богомолки. Они задабривали непонятное духовное явление на Пасху куличами и яйцами, а в Дмитровскую субботу, канун Куликова Поля, оставляли на лесных прогалинах горящие свечки.
Алексей впервые видел Пастушка. А может быть, усталое, напряженное зрение рисовало пляшущий блик. Велта вынырнула из кустов и теперь чинно шла впереди, часто оглядываясь, поджидая, пока он проберется через разлившиеся протоки. Изредка она задирала морду и тоскливо подвывала в темноту.
Алексей понял, что прошел болото насквозь и вышел к заброшенной «военке», дороге специального назначения, рассекающей лес пополам. Собака метнулась под насыпь и принялась раскидывать лапами глину. Осветив фонариком рыхлый, отекающий глиной холм, он догадался, что перед ним свежая могила. В таком могильнике мог быть зарыт и человек, и падшая от болезни корова. С одного конца холм был подрыт лапами Велты. Собака щетинилась и рычала во тьму.
— Дура, ты, Велта, — со злостью сказал Алексей. — Понимаю, для тебя это важно, а я больше в это не играю…
Виновато виляя хвостом, Велта лизнула его руку и вновь принялась раскидывать глину. В тусклом свете фонарика летели косые брызги. Водяная пелена стелилась низко над землей. Кусок старого линолеума был свернут трубой, и с него торопливо сбегала глина. Среди грязевых потеков Алексей разглядел тонкую женскую руку с длинными перламутрово-блестящими ногтями. Рука выступала из-под коросты линолеума, и дождь успел обмыть ее до прозрачной белизны. Алексей осторожно потрогал руку, она была ледяная и хрупкая. Велта вновь принялась крушить холм. Встав на колени, Алексей отгребал глину одной рукой, пока не отрыл округлый кокон.
Вдвоем с собакой они вытянули рулон из-под осевшего холма. Батарейки в фонаре сели и в мерклом свете он разглядел только жуткую кровавую маску и голое, зверски искалеченное женское тело. Резаные раны слезились от дождя. Из измученного тела торчал осколок бутылки. Не помня себя, он вынул бутылку, и кровотечение сразу усилилось. Кровь показалась ему теплой на ледяном дожде. Он сбросил и расстелил дождевик, перекатил на крепкий брезент тело, и поволок на заимку. Велта, поджав хвост, трусила за ним. Рука немела до самого плеча, и каждый шаг по болоту давался ему с трудом. Он часто останавливался, отдыхал. На привалах собака деликатно вылизывала сочащуюся сквозь плащ кровь, и он не прогонял ее. Мысли его метались и сводились к одному, что никаких лекарств в избушке нет.
В середине пути тропу перегородил разлившийся ручей. Туго увязав скомканное тело в плащ, он закинул его за спину, как гамак, и, по колени увязнув в размытом грунте, перешел ручей вброд.
Глубокой ночью он вернулся на заимку. В избе засветил скудную коптилку. Пока он тащил женщину по болотам, ее кровь обмыло дождевой водой, и теперь в тусклом свете лампы он вновь испугался этого изуродованного, найденного в могиле тела. «Господи, разве такое возможно… Как жить, если такое возможно…» Он старался реже взглядывать на ее лицо: распухшее, синюшное, в крупных ссадинах, волдырях и глубоких язвах от ожогов. Видимо, ее последнее пристанище, кусок линолеума, пытались поджечь. Волосы ее почти выгорели, и осыпались с головы хрупкой блестящей коркой. Он завернул ее в простыню и перенес на кровать. В сенях нашелся припрятанный Егорычем спирт, в подсумке — аптечка, привезенная из госпиталя. В кармашках позвякивали ампулы, лежало несколько одноразовых шприцов.
